Былинки

1  2

Часть 4. "Я против вымысла!" (с.2)

Издательский отдел Московской Патриархии решил провести Фестиваль православной прессы — событие, безусловно, значительное. Тем более, что со времени проведения Конгресса православной прессы в 2000 году прошло четыре года. Я предложил тогда создать Союз православной прессы, но… участники написали заявления, была зачитана концептуальная часть и… наступила томительная тишина. Но я сейчас не об этом: не нравится мне название «фестиваль», не подходит это иностранное слово к православному журналистскому собранию. У В.И.Даля этого слова вообще нет, а в «Словаре иностранных слов» нахожу: «Фестиваль — массовое праздненство, показ, смотр лучших достижений искусства (музыкального, театрального, кино и пр.)». Разве для веселья мы хотим собраться? Да и о достижениях говорить рановато — проблем у православной прессы полон рот. Строже нам нужно относиться к языку, а тут — цвет православной журналистики, который служением своим должен сохранять и русский язык…
РОДНАЯ РЕЧЬ
Родная речь — Отечеству основа.
Не замути Божественный родник,
Храни себя: душа рождает слово —
Великий Святорусский наш язык!
Иеромонах Роман(Матюшин)

Сегодня 27 января — день 60-летия со дня снятия блокады Ленинграда. Ровно три года назад мы привезли хоронить маму к воротам Серафимовского кладбища, но через центральных вход нас не пускали — шло торжественное возложение венков к вечному огню. «Да мы же блокадницу хороним!» — кричал я стражам порядка, но они были неумолимы. Пришлось объезжать кладбище кругом, бегать за ключами… У нас всегда так: забота о всех вообше, даже почивших, затмевает память об одном. Однако, сейчас я о другом хочу сказать.
Что надо душе солдатской,
Которой в веках сиять?
У каждой могилы братской
Часовня должна стоять.
Николай Рачков, СПб
На празднование 60-летия факелы, зажженные у могилы Неизвестного солдата в Москве, были доставлены в города-герои, и уже от них был зажжен огонь у местных могил Неизвестного солдата. Коротко: памятник Неизвестного солдата (скульптор В.Климов и др.) был открыт 8 мая 1967 года. Останки одного из погибших в боях за деревню Крюково и похороненному в братской могиле, были торжественно перевезены в столицу и погребены у Кремлевской стены в Александровском саду с надписью: «Имя твое неизвестно, подвиг твой безсмертен». Вечный огонь был зажжен от факела, привезенного от вечного огня в Ленинграде, с Марсового поля, славящего борцов, погибших за революцию. И с этого дня многие приходят в Александроский сад к Кремлевской стене — поклониться «святыне»…
До сих пор останки тысяч русских солдат продолжают лежать непогребенными в Синявино, Апраксино, Пулково — везде, где шли кровопролитные бои, а мы возводим памятные стелы до неба, под которыми нет могил. У каждого американского солдата Второй мировой, даже если он пропал без вести, есть своя могила на Арлингтонском кладбище, есть своя страница в истории. У нас же — ни крестов, ни часовен…
ЛОЖНЫЕ СВЯТЫНИ
Вокруг индустриальной пустыни
Ловушки быта расставляет век.
Легко ты принял ложные святыни,
Рассеянный и гордый человек.
От двух из них заходит ум за разум.
Вот ты стоишь у вечного огня,
Как перс-язычник пред горящим газом
Стоял когда-то, голову склоня.
Огонь! Сей символ мнится безконечным,
Но безконечность шире, чем твой круг.
Горящий газ ты называешь вечным.
При чем тут вечность? Это дело рук.
Гляди, чего на свете не бывает!
Огонь потух: подвел газопровод.
Сухой снежок горелку заметает,
И по домом расходится народ.
Увы, ничто не вечно под луной!
И твой огонь, и твой огонь земной
От случая и времени зависим,
И дух его в трубу выходит вон.
Знай истину и возмущенных писем
Не посылай на этот счет в ООН…
А вот другой обман перед глазами:
С почетным караулом и цветами,
Могила Неизвестного солдата —
К нему приходят люди на поклон.
Его покой велик и место свято.
Но почему он имени лишен?
Кому он неизвестен? Близким людям?
Сиротам? Овдовевшим матерям?
О Боге всуе говорить не будем.
Уж Он-то знает всех по именам.
Тут сатана, его расчет холодный:
Заставить нас по нашей простоте
Стирать черты из памяти народной
И кланяться безликой пустоте.
Юрий Кузнецов †2003

Матушку Евангелию Лагопулу я знаю с 1997 года, когда мы с женой побывали впервые в Греции. Много лет м.Евангелия служила у митрополита Николая(Ярушевича) переводчицей. Удивительное это знакомство превратило наш отдых в настоящее паломничество: только благодаря матушке и ее блестящему знанию русского языка мы посетили несколько монастырей под Афинами, побывали на острове Эгина у прп.Нектария и в афинских храмах. С тех пор я стал посылать ей наши газеты, а она — писать, когда позволяет время и здоровье, интересные письма из Греции. Часть из них опубликована в газете «Православный Санкт-Петербург». На днях м.Евангелия прислала письмо, которым не премину поделиться вами, читатель.
«Получила известие из Голландии: давняя моя приятельница рассказала удивительную историю, происшедшую с нашей общей знакомой… У Таисии врачи обнаружили рак и предложили операцию. Больная согласилась. Сначала ей вырезали пищевод и вместо него вставили какую-то искусственную трубку, потом удалили часть желудка и «все это дело привязали к горлу». Тася медленно приходила в себя в реанимационной палате, когда вдруг выяснилось, что в горле у нее образовалось отверстие, которое проглядели врачи, и через него пища и питье попали в легкие. Сразу подскочила температура, и Тася вновь оказалась на грани смерти, впав в безпамятство. К счастью, рядом оказалась ее сестра Катя, после операции не отходившая от любимой сестры. Увидев, что смерть уже наложила тени на веки и крылья носа Таси, Катя взяла в руки бумажный образок Божией Матери «Всецарица» и приложила его к животу умирающей…
Тут надобно рассказать, что за несколько дней до этого Катя вместе с мужем зашли в русскую православную церковь в Гааге. Литургию в тот день служил священник из Киева. После службы он указал прихожанам на свечной ящичек и сказал, что там лежат разные иконки, и все могут выбрать себе образок на память. Взгляд Кати упал тогда именно на «Всецарицу», она никогда раньше не видела такой иконы и спросила у батюшки, что это за удивительное изображение Богородицы с ангелами. Батюшка объяснил, что это «Всецарица» («Пантанасса»), которая исцеляет от онкологических заболеваний. Катя обрадовалась: «А у меня сестра сейчас в больнице. У нее рак и предстоит операция»…
Вот эту-то иконку и приложила Катя к животу умирающей сестры. И вдруг иконка стала быстро-быстро двигаться по всему телу Таисии, а Катя вся тряслась, едва удерживая образок в руке. Врачи и медсестры, случившиеся в это время в палате, остолбенели. Тут же на глазах у всех из тела болящей излилось 16 литров жидкости, температура нормализовалась и Таисия открыла глаза. «Что вы держали в руках?» — спросила одна из медсестер, придя в себя. Катя показала икону и рассказала, как она появилась у нее и что икона эта исцеляет раковых больных.
Так Матерь Божия видимым образом сотворила чудо и не только для умиравшей Таисии, но для всех, кто был в этот момент рядом. Ведь Господь и Божия Матерь всех любят, желают, чтобы все спаслись и в разум истинный пришли, а не просто уповали на земные средства и медицину. Поистине «Сила Божия в немощи совершается». Поэтому, дорогие братья и сестры, не печальтесь, но помните, что стоит вам с верой искренней обратиться ко Господу и Пресвятой Богородице, и у Них для нас, грешников, всегда готова небесная «скорая помощь».
Молитва об исцелении от онкологических заболеваний
«О Всеблагая, досточудная Богородице, Пантанасса, Всецарице! Несмь достоин да внидеши под кров мой! Но яко милостиваго Бога любоблагоутробная Мати, рцы слово, да исцелится душа моя и укрепится немощствующее тело мое. Имаши бо державу непобедимую и не изнеможет у Тебе всяк глагол, о Всецарице! Ты за мя упроси, Ты за мя умоли. Да прославляю преславное имя Твое всегда, ныне и в безконечныя веки. Аминь».

Не отразиться в образах —
Хотя и рад бы…
У умирающих глаза —
Правдивей правды.
Что им — холеная рука
В холеной коже?
В очах — предсмертная тоска
И вопль : «О, Боже!»
Поверьте, им — не до нажив,
Не до Джоконды.
У них другие миражи
И горизонты.
Свои признания в любви,
Свои проклятья,
Благословения свои
В часы распятья,
И просьбы слабые в горсти
С уменьем вянуть.
…И страшно очи отвести
И в душу глянуть.
Татиана Шорохова, СПб

Не могу понять, почему не канонизировали воина Евгения Родионова — 19-летнего мальчика, который пошел на мученическую смерть от чеченских бандитов? За отказ снять православный крест и принять ислам ему с двумя пленными ножом отрезали голову — в день своего рождения 23 мая 1996 года в праздник Вознесения Господня. Синодальной комиссией в канонизации Евгения отказано том основании, что до своей мученической кончины он не вел церковного образа жизни. А сколько воинов при гонителе Диоклетиане объявляли себя христианами, становясь добровольными мучениками за Христа при виде мужественной кончины христиан! А ведь эти воины сами приводили христиан на казнь. Примеров тому в Четьях-Минеях несть числа…
Председатель Отдела по взаимодействию с Вооруженными Силами протоиерей Димитрий Смирнов по этому поводу сказал: «Подвиг Жени Родионова абсолютно христоматийный: человеку предлагают принять ислам, а он отказывается и идет на смерть. Еще мальчик, и в то же время в нем такая дивная, непоколебимая твердость! Верую и исповедую, что Евгений Родионов совершил подвиг, достойный канонизации».
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ РОДИОНОВА
Молюсь за упокой, стары слова,
Душа печалится, но утешает сладко
Сознание того, что Русь жива,
Что русский дух до сей поры загадка,
Которой так боится ворог-бес,
Перед которой вновь безсильны тати:
Пошел на смерть за православный крест
Русоволосый худенький солдатик.
Ушел он в тот простор нездешних мест,
Где встречь ему выходит Богоматерь…
Валентина Ефимовская, СПб

Зачем мы держим дома сотни фотографий в альбомах и россыпью — заплатки для памяти, или чтобы не забыть? Грустно мне, когда я разглядываю свое фотографическое детство и хочется заплакать от невозможности вернуться назад. Вот мы вместе с папой и мамой в Кисловодске, и никто из нас не знает, что нам предстоит испытать. «Неужели это я? — с недоумением думаю, глядя на белоголового, чуть знакомого мальчишку в тюбетейке и с гипсом на правой руке. — Хочешь, я расскажу тебе будущую жизнь до мельчайших подробностей?» — говорю я нынешний. Но, слава Богу, пятикласснику Саше это неинтересно.
Люди пытаются заглянуть в будущее, но вряд ли это знание принесет им пользу. Пять раз присылал я к маме фотографа сделать ее портрет, и каждый раз маме не нравились фотографии: старость, если честно, не украшает человека внешне. Поэтому на могильном кресте я укрепил самую красивую маму из всех фотографий — веселую, молодую, цветущую, когда она родила меня в 32 года. Знаю, что мама мой выбор одобрила…
ФОТОГРАФИЯ
В сердце дунет ветер тонкий,
И летишь, летишь стремглав,
А любовь на фотопленке
Душу держит за рукав.

У забвения, как птица,
По зерну крадет — и что ж?
Не пускает распылиться,
Хоть и умер, а живешь —

Не вовсю, а в сотой доле,
Под сурдинку и во сне,
Словно бродишь где-то в поле
В запредельной стороне.

Все, что мило, зримо, живо,
Повторяет свой полет,
Если ангел объектива
Под крыло твой мир берет.
Арсений Тарковский †1989

Теперь не скрыть мне уже, что я люблю поэзию: почти к каждой «былинке» подобрал стихотворение. А можно, читатель, поделиться с вами еще одним — очень уж хочется поделиться? Можно — без повода? Тогда слушайте:
СЛУЧАЙНОСТЬ
Упало семечко у шпалы,
И стебель выгнал два листа.
Его трепало ветром шалым,
Когда летели поезда.

А он тянулся вверх упрямо
Навстречу счастью своему.
Он знать не знал, какая драма
Судьбой готовится ему.

Дичок, наивный отпрыск леса,
Он мир воспринял, как родню.
Но вдруг тупой удар железа
Его подрезал на корню.

Колеса лязгнули, и небо
Над ним померкло навсегда.
И было бы просить нелепо:
— Остановите поезда!
Сергей Каширин, СПб

Давние грехи вылезают наружу, будто осколки из тела солдата. Душа вобрала их, а совесть схоронила до времени.
…Мне было 14 лет, и я увлекался игрой в настольный теннис. Однажды в Доме офицеров, где проходили тренировки, мы перекидывали мячик со школьным другом. Я сильно ударил — и мячик, неожиданно отскочив, попал в пространство между оконными рамами. Бросился его доставать и с ужасом увидел, что мячик лежит посреди страшных черных остроносых существ с крыльями — это летучие мыши вернулись в гнездо после ночной охоты. Глупость всегда внезапна — приятель поджег пластмассовый шарик и бросил ярко горящее пламя на головы несчастных животных. Как они запищали-заплакали, пытаясь спастись! Но я тоже кинул на них еще один огненный шар… Теперь-то я знаю, что это безобидные существа, и мне жалко их до слез. «Прости меня и за это», — прошу у Господа, но к жизни убитых мучительной смертью тварей уже не вернешь… Однако их предсмертный писк восстал в моей памяти и безпрестанно звучит в ушах…
Нечто подобное испытал и старец Силуан Афонский: «Как-то у меня в магазине (старец был на послушании эконома. — А.Р.) завелись летучие мыши, и я облил их кипятком и пролил много слез из-за этого — и с тех пор никогда не обижал я тварь».
ЛЮБЛЮ ВСЕ ЖИВОЕ
Когда-то и я не убить не мог,
Что б ни летело над головой.
Садился за весла — ружье между ног,
Шел в чащу — заране взводил курок,
На жатву брал дробовик с собой.

Стрелял и коршуна и воробья,
Не разбираясь — друзья? враги?
А ныне на ток хожу без ружья,
Катаюсь на озере без остроги.

Доверие птиц умею ценить.
Бывает легко на душе, когда
Случайно удастся жизнь сохранить
Птенцу, упавшему из гнезда.

Себя самого узнать не могу.
Осинки в лесу зазря не срублю,
В корнях родничок, что клад, берегу,
На муравейник не наступлю, —
Люблю все живое,
Живых люблю.
Александр Яшин †1968

Однажды, когда надо было срочно развозить свежий номер газеты по городу, а наш водитель заболел, я попросил малознакомого соседа по площадке за плату сделать эту работу. Он получил ключи от новеньких «жигулей», заполненных газетными пачками. Поехал с ним и редакционный работник. Наступил поздний вечер, работник давно отдыхал дома, а соседа все не было. Я не на шутку встревожился, не находил себе места, и успокоиться не получалось: ни лекарства, ни молитвы не помогали — такой уж характер. И как-то пришла в голову мысль послушать песни иеромонаха Романа. Удивительное дело: минут через пять настроение стало получше. Уже ночью услышал у подъезда знакомый шум мотора. Сосед, сидя в кабине, пересчитывал полученныЙ за подвоз пассажиров барыш. Я молча забрал ключи и поехал в гараж…
В келии лампаду затеплю,
Положу Псалтырь на аналой.
Господи, Ты видишь, я скорблю,
Господи, услыши голос мой.

Полночь. Ни звезды нет, ни луны.
Птицы затаились, не поют.
Господи, воззвах из глубины.
Просветиши светом тьму мою.

Обступиша мя со всех сторон.
Где Ты, где Ты, Крепосте моя?
Видящие мя бежаша вон,
Ближние далеча отстоят.

Пред Тобою, Боже, согреших,
Милосердный Господи, прости!
От моей страдающей души
Своего лица не отврати!…
Иеромонах Роман(Матюшин)

Пришло еще одно письмо из Греции от м.Евангелии, которое считю нужным привести в книге:
«Глубокоуважаемый Александр Григорьевич!
Хочу рассказать вам такой случай. Этим летом я сидела на берегу Коринфского залива и с тоской смотрела в сторону города Патры: он совсем близко, а ведь оттуда часто ходят корабли в Бари. И горько мне стало, что так недалеко от меня находятся мощи Святителя Николая, и все же для меня, грешной, они недоступны. И вот, вернувшись в Афины, я получила ваше письмо с образком Святителя, освященном в Бари на его св. мощах. Вы не представляете, как я обрадовалась! Я восприняла это как утешение Чудотворца в моей душевной тоске: как будто он сам ко мне приехал!..
Будет ли вам интересно узнать еще об одном случае, связанном с именем Святителя, о котором рассказал мне мой духовник? В одной греческой деревушке жил один совершенно безграмотный, но весьма благочестивый крестьянин. Местный священник как-то заметил, что в доме у этого крестьянина нет ни одной иконы и сказал ему: «Слушай, брат, почему ты не купишь себе хотя бы два-три образка, ведь ты же такой благочестивый?» Крестьянин пошел и купил три иконки: Спасителя, Божией Матери и Святителя Николая. Однажды вернулся он домой с работы и обнаружил, что воры вынесли у него из дома все дочиста, оставив только эти три иконки. Тогда он подошел к образам и, обращаясь к Спасителю, сказал: «Тебя я, конечно, могу оправдать: Тебе не до воров, у Тебя столько работы!» К Божией Матери он обратился так: «И Тебя я могу понять: до воров ли Тебе, когда у Тебя на руках Младенец!» Затем, подойдя к Святителю Николаю, он сказал: «А тебе, Старик, нет оправдания! Раз ты мне не помог, то я тебя вынесу во двор!» Но как только икона Святителя оказалась во дворе, вдруг вломились в калитку те самые воры, и, со страхом взирая на образ Чудотворца, бросили к ногам крестьянина мешки, нагруженные краденым добром.
Добавлю от себя, что такое обращение со святыней характерно для греков. Ведь они очень нетерпеливы. Уж если чего-то грек захотел, то «вынь да положь»! Что это? Детская простота? Дерзость? Не мне судить об этом».
О, время нынче невеселое! —
Одним ворам живется всласть…
Но ты, заступник наш Николае,
Не дай в отчаянье нам впасть.

Не дай господствовать сомнениям,
Что гложут душу, будто кость.
Ты подвергался сам гонениям,
Но не сменил любовь на злость.

Ты указал цель жизни главную,
Что, как звезда, сияет нам, —
Стоять за веру Православную,
Как за нее стоял ты сам.

А тем же, кто терпел лишения
И к помощи твоей взывал,
Кто от тебя ждал умиления,
Ты все, что нужно подавал…
А.Зуев, Челябинская область

Начало марта, Пост, первая родительская суббота. Ярко светит солнышко, еще не в силах побороть зимние сугробы. По нехоженому снегу иду к маминой могиле, зажигаю лампадку. Положил в кормушку на дереве хлебные крошки, и пугливые синички, преодолевая страх, подлетают за пищей. Другие весело щебечут, подзывая подруг. От птичьего гомона светлеет на сердце — весна на дворе…

Помните, во второй главе я рассказывал о пожизненно заключенном Аркадии? Позвонил отец Иоанн и сказал, что пришло известие от сокамерника — умер Аркадий от туберкулеза. «С молитвой на устах умер», — добавил батюшка и вздохнул так, как он вздыхает, когда он о ком-то горячо молится…

Тринадцатый раз прохожу крутыми ступенями Великого поста, и только теперь познаю его неизмеримую духовную глубину. Чище стала молитва — и даже ночью слышатся в душе ее отголоски: «…помилуй мя грешного Господи помилуй мя…» А днем внутри вызревает тлеющий до поры огонек радости — той радужной Пасхальной радости, которая освободится и плеснет наружу в светлый день всесвятого Праздника праздников. И эта внутренняя, невыразимая словами, легкость соединяется с внешней тяготой поста так слитно, что сердцем начинаешь разуметь к тебе обращенные глаголы Спасителя: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас».

Все хочет петь и славить Бога:
Заря, и ландыш, и ковыль,
И лес, и поле, и дорога,
И ветром зыблемая пыль.
Федор Сологуб †1927

«Я ПРОТИВ ВЫМЫСЛА!»
Беседа главного редактора газеты «Православный Санкт-Петербург» Александра РАКОВА с русским писателем Владимиром КРУПИНЫМ.
— Владимир Николаевич, хотелось бы услышать ваше слово о современной православной литературе. Почему нет — или почти нет — крупной прозы?
— Уже за то одно слава Богу, что православная проза все-таки издается и переиздается. И Шмелева не только издают, не только покупают, но уже и читают. От написания книги, издания ее и продажи процесс уже дошел до чтения. Но чтение — это ведь не конец пути: дальше должен наступить еще и этап действия. Вот наступление этого этапа как-то слабо заметно. И оно объяснимо: процесс воцерковления — он очень медленный, а процесс осмысления и того медленнее. Ведь вначале писатель просто живет, потом он переживает прожитое, потом осмысливает пережитое, и понятно, что быстро такое не происходит.
А вообще в Православии мы очень мало знаем примеров мгновенного воцерковления человека. Какие вы можете примеры привести? Все сразу вспоминают Савла-Павла. Но и его после разговора с Богом три дня под руки вели до Дамаска, а ведь была еще и жизнь в доме Анании… То есть и тут не сразу обращение произошло. Вспоминают, как Марию Египетскую отбросила неведомая сила от храма Иерусалимского, но и она после этого сорок лет провела в пустыне. Были Дионисий Ареопагит, Амвросий Медиоланский (это я называю случаи, когда люди быстро воцерковлялись), но вообще-то такие вещи всегда происходили очень медленно. И поэтому, если и апостолы, и святители не сразу обращались к Богу, то уж и нам, убогим, не грешно медленно воцерковляться, а писателям еще медленнее осознавать это.
Вспомните, как сказал однажды Михаил Шолохов на партийном съезде, когда его спросили, почему, мол, такие книги пошли плохие. Он ответил: «Скоро робят — слепых родят». Есть такая народная пословица о скороспелках. У нас в православную тему кинулось огромное количество писателей. Почему? Потому, что это разрешено, потому, что Ельцин держится за свечку, и вроде как модной тема стала. Легко овладеть христианской лексикой, легко фигурять такими словами как «литургия», «евхаристия». Но суть дела еще никак не ухвачена, человек еще не переступил церковную ограду, и на паперть еще не поднялся… Нет еще того, чтобы прийти в церковь, мы пока только ходим в церковь. Это все очень непросто создается… Наши предшественники, честные, порядочные люди, мои учителя, необходимость христианства на Руси понимали, так сказать, головным образом. А ведь это, повторю, честные, порядочные люди: например, тот отряд критиков, которые сделали погоду в 60-е годы и повернули общество к русской литературе. Это Юрий Лобанов, Вадим Кожинов, Петр Ланщиков, Анатолий Палиевский, Александр Михайлов: все замечательные люди и ни один из них не воцерковлен. Это люди, лишь умственно понимающие необходимость христианства. И я надеюсь, что Господь к ним будет благосклонен, потому, что они делали доброе дело. Помню, мы отпевали Николая Рубцова… Мы отпевали его уже после похорон. Это вдова поэта Александра Яшина, Злата Константиновна такое отпевание организовала. И вот что интересно: накануне мы были к ней приглашены — много-много народу. Вологодские были, московские писатели, и все кричали, махали руками: «Да, да, конечно! Нужно отпевать!» И пришли — я не хочу никого осуждать, конечно, — пришли только три человека.
Может быть, это даже плохо, что так много народу пишет на православную тему. Лучше бы не касались этой темы. Потому что, смотрите: на этой модной волне потерпел поражение такой писатель, как Чингиз Айтматов, написав роман «Плаха». Шумели, славили, возносили, удивлялись — как это киргиз написал о Христе. А написал-то плохо. Написал на грани кощунства: влагал свои слова в уста Христа, что уже совершенно недопустимо… Так же в свое время потерпел поражение и Леонид Андреев, когда очень вольно обошелся с евангельской историей в повести «Иуда Искариот». Анатолий Ким — тоже… И мой учитель, которого я всегда вспоминаю с благодарностью — Владимир Тендряков, — тоже здесь споткнулся. Человек он был, к сожалению, того времени — атеистического, сурового. Он написал очень нехорошую повесть «Чудотворная», которую тут же заметил Ватикан. Но человек он был очень порядочный, честный, и в одной из предсмертных повестей, в «Апостольской командировке», он показывает путь русского интеллигента, который пытается познать, что такое вера… Но лучше бы за эту тему и не браться, не произносить имя Господне всуе. Нельзя нарушать этот завет. Все говорят: «Вот писал Достоевский о Христе, вот «Легенда о Великом Инквизиторе»…» Но прочтите-ка «Легенду» повнимательней, и увидите, что там нигде Иисус Христос ни слова не говорит! Нигде ни слова! И последний пример: наш современник, замечательный русский поэт Юрий Кузнецов — замечательный, Царство ему Небесное! — тоже потерпел поражение, когда написал три поэмы: «Детство Христа», «Юность Христа» и «Путь Христа». Там он в своей политической гордыне писал очень по-светски. Так нельзя.
— У меня вопрос на ту же тему: каков ваш взгляд на правомерность вымысла в православном произведении? Сейчас даже возникает новый жанр: «православное фэнтези». Недавно, если вы знаете, вышло несколько книг некоей Юлии Вознесенской «Мои посмертные приключения» и т.д. Герои их с величайшей легкостью проходят мытарства, ведут разговоры со святыми, и тому подобное в том же духе…
— Нет, я отношусь к этому отрицательно. Хоть я и не читал Вознесенскую, но заранее настроен — даже не скептически, а именно отрицательно. В таком подходе к православной теме скрыта огромнейшая опасность. Как это так?!. У нас есть книга «Мытарства преподобной Феодоры». Это наше чтение…
— Мне и батюшка Иоанн Миронов так сказал!..
— Надо Юлии Вознесенской почитать о преподобной Феодоре. Прочитать и испугаться мытарств. И набраться страха Божия. Словом, я очень против вымысла. Сама по себе жизнь православная полна таких чудес, таких тесных соприкосновений с потусторонним миром, такого ощущения надмирности — зачем еще что-то выдумывать? Тем более, что когда начинают искать чудеса, забывают евангельскую истину: чудеса нужны маловерам. Для православного верующего хватает того, что с ним ежедневно происходит. Вот снег сыплется, словно пух, вот солнышко взошло, вот ребеночек засмеялся — куда нам еще больше чудес? Так что, я определенно против вымысла. Могут сказать, что и я писал на эту тему: скажем, рассказ «Марусины платки». Старуха, главная героиня этого рассказа — лицо вымышленное, но суть в том, что в ней воплотились черты многих знакомых мне старух… То есть, я, по существу, не позволил себе придумать ничего.
— Знаю о вашем прохладном отношении к различным творческим союзам, премиям. Я вас понимаю: создается впечатление, что мы, православные, начинаем копировать светские структуры: не только внешне, но и дух перенимаем, дух соперничества, групповщины, наушничества…
— Я наушничества не знаю в православных кругах. Вот дух обмирщения — это, к сожалению, имеется. Недавно меня привлекли к рецензированию нескольких книг на конкурсе православной литературы, который проводит издательский отдел Московской Патриархии. Там нет моих книг, и поэтому я со спокойной совестью дал отзыв. Там были и хорошие, дельные книги. Но есть, конечно, в них ощущение светскости. Ведь я — председатель жюри конкурса Андрея Платонова. Довольно престижная премия. Я председатель жюри международного конкурса православных фильмов, радио- и телепередач… И к сожалению, вижу, что много в рассматриваемых произведениях желания известности, премий. Грустно это все, грустно… Вы очень правильно сказали: этого надо бы избегать. Потому что православное дело — оно настолько личное, настолько, в хорошем смысле, одинокое…
— Теперь такой вопрос. В одной из анкет, отвечая на вопрос, какими языками владеете, вы ответили с юмором: «Пишу и читаю по-русски со словарем». Но если отбросить иронию: что на самом деле происходит с «великим и могучим»? Обратим ли процесс? Появились уже книги, состоящие сплошь из ненормативной лексики. На русскую речь наступает компьютерный язык, молодежный сленг. Язык — это живой организм, что известно и психологам, и лингвистам. Но сейчас, как мне кажется, что-то устрашающее происходит с языком…
— Что-то устрашающее с языком происходило всегда. Но в наше время этот процесс резко усилился. В наш язык вломился огромный, грязный, чудовищный пласт уголовных жаргонов. Ворвалась мутная струя политического сленга — все эти «консенсусы», «саммиты»… Мы забываем, что русский язык имеет такие слова, которых нет на Западе. У нас есть «соборность» — у них этого слова нет. У них есть только «истина» — и нет слова «правда»: мы вообще никогда не будем поняты. Язык наш теперь терпит страшное насилие. Все враги русской речи — невольные враги: они не умеют говорить по-русски и поэтому боятся принять Закон об охране языка. Мы на Всемирном Русском Соборе постановление даже писали, одобренное Святейшим, о том, чтобы издать такой закон, подобно тому, как это сделано во Франции. Нет — никто и не пошевелился. Почему? Потому, что если наших политиков лишить их жаргона, то они просто не смогут разговаривать. Все эти хакамады, немцовы, чубайсы — все они разом онемеют. По фене они ботают, а по-русски не получается.
Живет в сердце острая тревога за русский язык. Тем более, та скальная основа, на которой стоит наша речь, ее золотые запасы: песни, былины, сказания, хроники, летописи, жития святых — все это, к сожалению, совершенно не востребовано. Как будто с неба упало нам такое богатство, а что с ним делать, никто не знает. Я уже больше года веду на радио «Радонеж» цикл бесед о древнерусской литературе и вижу, как люди радостно подаются навстречу своему же языку, как внимают его звукам.
Конечно, нужно бороться за свой язык, бороться непрестанно. Сейчас я как раз пишу для газеты, которая идет за колючую проволоку, пишу о том, чтобы нельзя так страшно материться, как это теперь делают. Матерная брань чернит и понятие матери, давшей нам жизнь, и такое понятие, как Мать Сыра Земля и особенно — высочайшее понятие Божией Матери. Как же можно матерное слово произносить?
Словом, забота о языке — это наша главная тревога. Язык — это единственный инструмент, который есть у людей пишущих, у них ничего другого нет. Ничего, кроме языка, нет ни у вас, ни у меня. Только с его помощью мы можем дойти до другого сердца.
— Хотелось бы мне, как газетчику, узнать ваше мнение о состоянии нынешней православной прессы. Вы же с ней соприкасаетесь…
— Очень много хороших изданий, замечательных. Как раз на выставке, где мы с вами встретились, очень много я видел прекрасных газет и журналов. Ваши газеты: мне очень понравился тот выпуск «Горницы», где человек рассказывает, как он пил — «Исповедь алкоголика». Дали мне новый номер «Фомы»… Мне посылают из Владимира «Свет Невечерний», из Самары «Благовест», новосибирскую «Горницу», из Краснодара «Родную Кубань»… Не только церковные издания, не только архиерейские «Ведомости». Кстати, и «Ведомости» разных епархий стали теперь не такие, как раньше. Прежде епархиальные «Ведомости» строились по одному шаблону: официоз, — а теперь пошли и живые материалы. Вот «Вера» сыктывкарская; в Вятке неплохие газеты, в Перми есть хорошие издания. Словом, то, что я знаю — это отрадные явления. У наших, православных газет, конечно, нет таких тиражей, как у «Коммерсанта», как у «МК», как у «Комсомолки» — их даже называть не хочется. Но зато — увижу ли я «Московский комсомолец» в вокзальном туалете под ногами? Увижу. А вашу газету — никогда…
— Ну, слава Богу…
— Я совсем недавно видел, как вашу газету из рук в руки передавали. Это было в больнице, в палате, где моя теща лежит. Все номера прошли через руки пяти женщин. А те бульварные газеты, которые им приносят, санитарка уже выметает шваброй. Словом, мне кажется, что православная журналистика сегодня в хорошем состоянии. Причем, как мне кажется, знаете еще, почему? Потому, что православные журналисты могут писать безкорыстно: их зарплаты, как закон — на порядок меньше, чем в светских изданиях. Я, например, печатаюсь в газетах, где гонорар или ничтожен, или его вовсе нет. И это, может быть, хорошо, пусть такие слова и звучат жестко…
— Продолжим разговор о прессе. Сейчас наша редакция готовит очередной выпуск «Горницы» с любезно предоставленными вами «Крупинками»… Хотелось бы узнать, можно ли надеяться на последующие публикации в будущем?
— Будем друг за друга молиться, и Господь по нашим молитвам все нам подаст… Ведь Господу очень приятно, когда друг за друга молятся. И поэтому, если будем молиться друг за друга — даст Бог силенок и написать, и опубликовать. Ну и, конечно, очень хочется писать что-то новое. Ведь мне уже много лет, мне уже неинтересно писать что-либо не духовное. Я уже вижу, что никакой пользы от мирской литературы просто нет. Это преступно, когда щекочут читателям нервы, но не действуют на его душу. Такая литература не только безполезна, но и вредна…
— Я недавно был на Рождественской выставке в нашей епархии и зашел посмотреть книги: как всегда, глаза ищут книжный прилавок и ноги сами туда идут. Говорю продавщице: «Взял бы эту книгу, но у меня библиотека и так большая: наверное, не успею уже все прочитать. А все же хорошо, когда в доме много православных книг: от них исходит благодать». А рядом стоял молодой человек. Он на меня посмотрел и говорит: «Мужчина! Благодать от книг исходить не может!» И я ушел в некотором недоумении. А почему же не может? Ведь там — слово Божие!..
— Конечно!.. Лежит на столе Евангелие — разве не исходит от него благодать? Если в доме Евангелие, священные, богослужебные книги — от них нечистая сила бежит. Другое дело, если еще в доме лежит какая-то похабщина, издания с красотками — тогда благодать отходит, конечно. А есть и другая беда: стоит, например, у меня на полке прекраснейшее издание Златоустого, и как же стыдно, что в руки не брал до сих пор… Есть такое понятие — «золотая полка», то есть полка, наполненная только самыми любимыми книгами. Не мною придумано, что «золотая полка» не может состоять более чем из ста книг. Но чтобы эти сто книг поставить на полку, надо десять тысяч перечитать, перебрать! А вообще-то, собеседнику вашему нужно сказать: «Может от книг исходить благодать! Может!»
— Я так и думал, но все же решил посоветоваться с более опытным человеком. И последний вопрос: пытаетесь ли вы что-нибудь писать сегодня?
— Да, пишу, дописываю одну вещь… Я от руки пишу — человек старой закалки. Только что закончил маленькую повесть: называется «Повестка», — как я уходил в армию. В свое время писал я из чувства протеста повесть «Люби меня, как я тебя». Тогда как раз начали в массовом порядке торговать женской красотой. Глубоко мне это претило и как-то даже оскорбляло меня, особенно, когда вспоминал я целомудренных подруг своей юности, данное русским прекраснейшее чувство стыдливости… А эту повесть, «Повестка» я тоже писал из чувства протеста, хотя писал ее с любовью. Повесть о том, как я уходил в армию. Ведь я очень удивился и оскорбился, когда увидел, что по телевизору парни с гордостью рассказывают, как они «закосили» от армии. А как же мы-то рвались в армию! Для нас понятие «защитник Отечества» было священным. Вдобавок, я был юношей пассионарным очень: состоял членом бюро райкома комсомола, на все трибуны рвался, на все субботники, воскресники, в самодеятельность… А в армию как стремился… Мне ведь говорили: давай, мы тебе сделаем в райкоме партии справку о малокровье или о какой-нибудь близорукости. А слушаю их и думаю: как это возможно?!.
— Это в каком году, простите, было?..
— Я ушел в армию в 1960 году. Как это я мог не пойти в армию? Возможно ли такое? Мой отец воевал, был контужен, вступил в партию в 1942 году. Партийным тогда одна привилегия: из окопа первым вылезаешь… Но эта моя повесть — она очень светлая, я ее писал с юмором. Закончил и отдал в «Журнал-роман XXI век». А теперь я пишу повесть, которую больше года назад начал писать в Персии, в Иране то есть. Она называется «Арабское застолье». Я много бывал на Ближнем Востоке, во многих странах, бывал там по приглашению Ясира Арафата. Люблю Ближний Восток, арабскую культуру, и меня всегда глубоко оскорбляло, что американцы пытаются представить арабов как людей недалеких, как будто это в Америке изобрели алгебру, заложили основы современной астрономии… Я некогда был редактором толстого журнала, и напечатал там материалы независимой экспертизы об использовании израильтянами химического оружия против палестинцев. У нас этого никто не заметил или притворился, что не заметил, а на Ближнем Востоке сразу обратили внимание, что в Москве нашелся смелый журнал, который правду напечатал. Поэтому я был принят арабами на высоком уровне. И с тех пор эти все застолья мне знакомы. Повесть непростая: снаружи, как будто юмористическая, рассказы о безконечных кормежках, об арабском кофе, а внутри ее я пытаюсь раскрыть очень сложную тему взаимоотношения христианства и ислама, или — ислама, иудаизма и Православия… Ближний Восток — это кухня, где варится мировая политика. Я пишу, что Средиземное море это чернильница, куда макают перья все пишущие о политике. Вот какую повесть я пишу, и дай Бог мне ее закончить: она меня всего измучила. А что потом буду писать?.. Во что-то большое боюсь заезжать: сил надо подкопить для большого-то… У меня очень много маленьких «Крупинок», хочется пока их поделать.
— И у меня записки пишутся — «Былинки»…
— Выходит, у меня «Крупинки», а у вас — «Былинки»? Хорошо… Мне это слово очень понравилось: «Былинки» — рассказы о том, что было… И древнее слово «былина» вспоминается, и пословица «было и быльем поросло»… Будем молиться друг за друга, и все у нас с вами получится.