ГЛАВНАЯ           ФОТОГАЛЕРЕЯ           ГАЗЕТА"ПРАВОСЛАВНЫЙ СПб"           ГОСТЕВАЯ КНИГА

 Былинки

1  2

Часть 3. Просить - только у Господа (с.2)

Конец декабря, а на градуснике плюс два. Потихоньку мы привыкаем к мировому потеплению, да ничего и не поделать: по странному Киотскому соглашению страна, сэкономившая свою квоту выброса вредных веществ в атмосферу, может продать оставшуюся часть другой стране. Будто над землей есть невидимая стена между государствами, куда отраве вход (влет?) запрещен.
А теперь ученые обнаружили еще и глобальное потемнение, напрямую связанное с глобальным потеплением и увеличением количества выхлопных газов. Мы, петербуржцы, и так, за исключением летних дней, живем в полутьме; солнечной погоды почти нет. Да старая канализация, да проблемы с электричеством, теплом, чистой водой и воздухом создают нерадужную перспективу на ближайшее будущее…
Мы хороших не ждем новостей,
Катастроф стало больше, пожаров.
Стало меньше хороших людей.
Стало больше поддельных товаров.
Стали меньше читать и писать.
Пить, пожалуй, — побольше, чем прежде.
И синеет сомнений печать
На еще не окрепшей надежде.

Дмитрий Мизгулин, СПб

На наших лицах нет радости. Всем своим видом мы даем понять: «Видите, я вынужден жить в этом мире, тянуть свою лямку до гроба». Без алкоголя мы необщительны и боимся обращаться в нужде за посторонней помощью. Раньше — или я постарел — жили веселее.
Я всегда поражался маминой способности быстро заводить знакомства. Не успеем зайти в купе поезда, а мама уже знает всех попутчиков по имени, и они расположены к ней. Как-то незаметно из нашей жизни ушли неспешные откровенные разговоры, а обращение к незнакомцу требует определенных усилий. Раньше в городах жили тесно и дружно: общие дворы, коммунальные квартиры волей-неволей сближали людей, каждый был на виду, и не считаться с мнением дворового сообщества было неразумно: жизнь становилась тогда невыносимой.
А сейчас сидим мы по своим уютным квартирам-отсекам, с соседями не знаемся, двери железные, домофон и ожидание неприятностей в случае внезапного знакомства — люди стали бояться людей. Странные времена настали…
КОММУНАЛКА
Спился и умер сосед непутевый,
Продана площадь одною из жен…
Кто со мной рядом появится новый? —
Темной тревогой мой ум напоен.
Только б не с рынка!.. Уже приходили,
Бойко и нагло, с большою деньгой.
Счастливы мы, что они не купили, —
Нам в коммуналке так дорог покой!..
Но ожидать не приходится мира —
Доллар идет на лихие дела.
Замерла, в страхе притихла квартира,
Нам бы старушку… И пусть бы жила!..
Дороги нам эти старые стены,
И почему их теперь продают?..
Мы ленинградские аборигены —
Где он, былой коммунальный уют?
Старимся мы, привыкаем к болезням,
Горько судачим о бедах страны,
Скоро и мы незаметно исчезнем,
Нашему городу мы не нужны.

Нина Островская, СПб

Заговорили с молодым компьютерщиком о чтении. Парень он думающий, грамотный и технику знает прекрасно.
— А ведь книг скоро не будет, Александр Григорьевич, — заявил он, — столько места занимают, портятся от старости, боятся сырости, и технологический процесс изготовления сложный — оттого и книги дороги. Уже сейчас в Интернете есть электронные библиотеки, и молодежь читает книги только по компьютеру.
С грустью подумал я, что он прав. Пятьсот лет книга была хранилищем мудрости (и заблуждений) человеческой, мир был без нее немыслим. Изгоняет книгу прогресс… Но на мой век хватит! — успокаиваю себя, глядя с любовью на ряды книжных полок.
«Ум без книг, аки птица спешена. Якож она возлетати не может, такоже и ум недомыслится совершена разума без книг. Свет дневной есть слово книжное», — сказано в сборнике ХI века «Пчела». Люди будущего лишатся прикосновения к книге, к запаху типографской краски, шороха пожелтевших страниц, чьих-то заметок на полях, а иногда и засохшего давным-давно цветка, положенного вместо закладки твоим отцом. Мир становится все призрачнее, и скоро пишущие ручки отменят, видимо, за ненадобностью в виртуальной «действительности», где все будет делаться на бездушной машине. И решения приниматься тоже…
…Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу — света и тепла…
И летних гроз, грибов и ягод,
Росистых троп а траве глухой,
Пастушьих радостей и тягот,
И слез над книгой дорогой…

Александр Твардовский †1971

Новый год приближается. Странно, как с возрастом утишается радость даже от этого любимого праздника. И дело не в том, что продолжается Рождественский пост, и 31 декабря мы отмечать не будем. Как радовался я в детстве запаху привезенной отцом елки, как мне нравилось наряжать ее, подвешивая на пышные ветки шоколадные конфеты и обернутые блестящей фольгой грецкие орехи, как ждал, когда наконец зажгут на елке свечки! А папа, вывернув наизнанку овчинный полушубок, превращался в Деда Мороза, раздающего подарки. О Рождестве Христовом я тогда и понятия не имел.
Много лет минуло с тех далеких пор. Елку наряжаем уже только ради внука и радуемся его неподдельной радости от зимнего чуда.
… На верху книжного шкафа резво скачет разукрашенная картонная лошадка — единственная елочная игрушка из моего счастливого детства…
Мороз трещит и стонет,
Пугает сторожей,
В нутро подвалов гонит
И кошек, и бомжей.
К прохожим подступает,
Нетерпелив и груб.
И душу выжимает
Из-под пальто и шуб.
Но крепкий хвойный запах,
Что с детства в нас живет,
На гибких колких лапах
Над городом встает.
И вспомнишь праздник краткий
В далеком том году,
Тягучий пряник сладкий
И яркую звезду.

О.Анатолий Трохин, СПб

Сегодня 31 января — день папиной смерти в 1981 году от инфаркта в неполных 68 лет. Но главной причиной его ухода была контузия военных лет; да и вся Великая Отечественная война не могла не сказаться на здоровье человека, провоевавшего четыре года на передовой.
У меня такое ощущение, что мы, дети Победы, еще помним и чтим память отцов, еще понимаем, какой ценой они дошли до Берлина. Нынешнее поколение уже воспринимает эту страшную войну за событие далекой истории, а многие просто ничего о войне не знают…
Прощайте! Уходим с порога,
Над старой судьбой не вольны.
Кончается наша дорога —
Дорога пришедших с войны.
Прощайте! Со временем вместе
Накатом последней волны
Уходим дорогою чести,
Дорогой пришедших с войны.
Уходим… Над хлебом насущным —
Великой Победы венец.
Идем, салютуя живущим
Разрывами наших сердец.

Михаил Дудин, СПб

В последние дни декабря, в субботу, выбрались с женой на Рождественскую выставку в Александро-Невской Лавре. Радуюсь, что подобные мероприятия (не нравится это канцелярское слово, но другого не подобрал) становятся традиционными, вживаются в церковный календарь. У стенда, где продают книги, разговорился с молодым посетителем:
— Хорошие стали издавать книги, душеполезные и в руки приятно взять, только я мало сейчас покупаю — непрочитанных много. Но все равно, когда в доме святоотеческие книги, от них благодать исходит — тоже польза, — говорю.
— Мужчина, от книг не может исходить благодать, — ответил молодой человек, глядя на меня, седого несмышленыша. На этом разговор прекратился. Я задумался: неужели он прав? Знаю одного батюшку-писателя, который нужные ему для работы книги по оккультизму держит в уборной. Открыл «Православный богословский энциклопедический словарь», репринт 1992 года, и читаю: «Действие благодати заключается в том, что она «доставляет человеку познание божественной истины» и указывает «повеления, необходимо нужные для спасения; все это совершается через Слово Божие», стр.339. Но ведь Слово Божие рассыпано сверкающими бриллиантами в книгах святых Отцов Церкви, в их поучениях и наставлениях! Получается, что не могут православные книги не нести в себе благодати Божией. Православные греки, в отличие от нас, не освящают иконы, считая, что святое изображение уже освящено самим изображением. Или я не прав? Слава Богу, нашел у святителя Игнатия (Брянчанинова): «В книгах, написанных Святыми Отцами, излившихся от избытка смиренных их сердец, живет Благодать Духа Святаго». А я было засомневался…
СТАРИК И БИБЛИЯ
В забытой всеми деревне
живет одинокий старик,
нашел утешенье он в древней
и самой мудрейшей из книг.
Читает он Книгу ночами,
читает в стотысячный раз,
с божницы святыми очами
глядит нестареющий Спас.
И нет одиночества старцу,
и старости нету ему,
небесному светлому Царству
доверился он одному.

Виктор Федоров

Жена приходит с работы поздно, и я встречаю ее шутливой фразой из песни: «Когда усталая подлодка из глубины идет домой…» Она и правда устала: подъем около семи. Привести в порядок себя, накормить двух кошек, привереду-мужа, засунуть ему завтрак в портфель, успеть к отъезду машины, которая повезет на работу и обратно не по высокой должности, а по дальности расстояния от города — и то обратно только до метро — в час пик. Восьмой час вечера. Все повторяется: покормить кошек, привереду-мужа, настроить ему компьютер, выслушать его новости и ненадолго прилечь — до очередного сбоя в электронном ящике. А во время настройки выслушать ворчание мужа за то, что он так и не научился им пользоваться.
Немного отдохнув, жена заводит стиральную машину. Моет посуду и гладит белье, разговаривая с внуком по телефону. Муж в это время читает ей сотворенные за вечер строчки. Со слипающимися глазами жена еще пытается вникнуть в смысл услышанного. Но усталость берет свое, а кошки уже укладываются по краям постели в ожидании завтрака до ее раннего пробуждения — их будильник срабатывает точнее электронного. А утром…
ЖЕНА
Откинув со лба шевелюру,
Он хмуро сидит у окна.
В зеленую рюмку микстуру
Ему наливает жена.
Как робко, как пристально-нежно
Болезненный светится взгляд.
Как эти кудряшки потешно
На тощей головке висят!
С утра он все пишет и пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.
А скрипнет под ней половица,
Он брови взметнет — и тотчас
Готова она провалиться
От взгляда пронзительных глаз.
Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гете, ни Дант
Не знали любви столь смиренной,
Столь трепетной веры в талант.
О чем ты скребешь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих неудач и обид?
Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?

Николай Заболоцкий †1958

А порой и я устаю так, что надвинется танк — не шелохнешься. Тут тебе и мед, и витамины, и фрукты жена, но до церкви не дойти. А и доберешься — силы не прибавляется. Безразличие подступает от немощи собственной. Четки в руке, но больше привычка. Испробовав все, ставлю кассету с песнями-молитвами иеромонаха Романа. Потихоньку легчает тяжесть и жизнь оживает в бренном теле.
Но правды ради скажу, что этой песни уже нет на его кассетах. Стихи взяты из присланной мне в подарок его последней книги «Русский куколь», 2002, когда иеромонах Роман перестал не только петь, но слышать и говорить. Читаю его непревзойденные стихи — и мир вокруг просветляется…
Не жди от мира утешенья,
Не поворачивай назад.
Полынны воды поношенья,
Но омывают и целят.
Не отвергающийся боли
Познал Разумность бытия.
Какая трапеза без соли?
Мы живы — не по нас кутья.
Не любит Счастье недотрогу,
Несчастье — мимо не пройдет.
Полынь-трава, и ты от Бога,
Благословен и твой восход.
Недалеко от совершенства
Кто за тебя благодарит.
Блажен не жаждущий блаженства:
Ей-ей! Он со Христом стоит!


Больше двадцати лет храню я отцовские трофейные часы. Раньше к ним был и ремешок, но дал кому-то поносить — и вернули без него. Они давно не заводились, но если сбоку покрутишь колесико по часовой стрелке, часы будут работать как новые — изделие швейцарское. Помню, отец рассказывал, в Германии у каждого солдата были наручные часы-трофей; всем хотелось пофорсить в деревне после войны.
А эти часы тихо лежат в моем школьном пенале и терпеливо ждут: они любят тепло человеческой руки; их время — в движении щестеренок и натянутых пружин. Но я не завожу их — берегу, чтобы передать, как память об отце. Вот только — кому?..
ТРОФЕЙНЫЕ ЧАСЫ
Отраженный в классике
Фирменный трофей.
Крохотные часики
Западных кровей.
Золото на кобальте —
На старинный лад,
Но в пыли и в копоти
Этот циферблат.
Но в дыму и в пламени
Этот небосвод,
И едва ли правилен
Их неслышный ход.

Константин Ваншенкин †2003

Как объяснить чувство, когда ты становишься владельцем собственного автомобиля! К тому же, после учебы и мучительной сдачи экзаменов ты получил права — и мир раздвинул горизонты, и расстояние ты стал определять только по часам, и ты жмешь на газ, становясь сильнее на целых семьдесят лошадиных сил.
… Я возвращался домой на Юго-Запад в прекрасном настроении и жаждал сделать что-нибудь приятное человечеству. У проспекта Стачек увидел поднятую девушкой руку, остановился и приоткрыл дверь: «Нам не по пути?» Но она, заглянув внутрь, привычно произнесла: «Я работаю» и перечислили цены за разного рода услуги. Я растерялся, захлопнул дверь и рванул на красный светофор…
Оказывется, много их стоит вдоль дорог, замечаешь, когда едешь с женой на дачу. Чем-то они отличаются от просто голосующих. Хотя внешне ничего необычного в них нет: на ходу выражения лица не разглядеть, но теперь я даже не притормаживаю — подальше от греха…
БАЛЛАДА АВТОМОБИЛИСТА
Вторая ночь без сна,
Хоть я не виноват.
Все в голове она —
Пустой стеклянный взгляд…
Как руку подняла,
Как я остановился…
Веселые дела
Работала девица!
Скривив в усмешке рот,
Пуская дым небрежно,
Сказала: «Ну, вперед!
Могу быть очень нежной…»
«Все можешь?» — «Все могу!» —
Ей было лет пятнадцать.
В тот миг, я не солгу,
Я начал заикаться.
«Расслабься, мужичок,
Какие твои годы…»
Попалась на крючок
Исчадия свободы?..
На улице. На грани.
На грани Бытия…
Я не отец, но ранен.
А эта дочь — ничья.

Ирина Дрожжина, СПб

Сегодня 2 января — день рождения Насти — 26 лет. До самой кончины буду помнить, как принял в Снегиревке на дрожащие от радости и волнения руки розовый комочек — первого и единственного родного ребенка…
Еще помню, как бывшая жена после развода снизошла до разрешения погулять с тобой — ты уже ходила в садик, — и горько заплакала при расставании: «Папа, не уходи! Папа, оставайся!» — кричала в спину, но все уже было безвозвратно-необратимо, и я боялся не выдержать и все убыстрял и убыстрял шаг, сбивая на ходу слезинки…
А помнишь?… Впрочем, у детей своя память…
С днем рождения, дочка!

За все Тебя, Господь, благодарю!
Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю,
Простор полей и кротость синей дали.
Я одинок и ныне — как всегда.
Но вот закат разлил свой пышный пламень,
И тает в нем вечерняя звезда,
Дрожа насквозь, как самоцветный камень.
И счастлив я печальною судьбой,
И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю — с Тобой.

Иван Бунин †1953

Хорошо помню, как перед моей поездкой в Иерусалим в 1995 году, которую благословил приснопамятный владыка Иоанн(Снычев †1995), я все надоедал батюшкам: а не утрачу ли там свою веру? И почему взбрела в голову эта навязчивая мысль, теперь и сказать не могу, но мучила меня здорово, пока один священник не сказал: «Съездишь — проверишь…»
Завтра — праздник Рождества Христова. Разглядываю фотографии того, первого, и самого значительного, как потом оказалось, паломничества в Святую Землю. Кто-то снял меня сразу после посещения Гроба Господня, рядом с Кувуклией, и я не узнаю себя: изумление, восторг, благоговение, ощущение невыразимой святости, неверие в реальность происходящего и… величальная песня души о Господе — все отразились на моем лице. Я долго хранил это непередаваемое чувство, потом оно потихоньку исчезло.
«Ну, что, не потерял веры?» — спросил знакомый священник после возвращения. Я поклонился ему в ноги. Какое, наверное, счастье испытывают избранные, всецело предстоящие перед Богом! А я счастлив тем счастьем, которое мне довелось получить в Святой Земле. Оно до сих пор живет во мне, то затихая от грехов, то вновь давая о себе знать. Как? Вот этого я рассказать не смогу никакими словами…
Мы тянемся к Божьим местам,
Как к солнцу растенья.
Нагнись! — Войдем в этот храм
Вратами Смиренья.
Так долго мы были в пути,
Иисусе Сладчайший,
Смогли мы Тебе принести
Лишь немощи наши.
Мы просим: Иисусе, спаси
От дел беззаконных,
Любовь утверди на Руси
В пределах исконных.
Но плачет на фреске Христос
У входа в пещеру,
И слышится в сердце вопрос:
Имеешь ли веру?..

О.Анатолий Трохин, СПб

Газету мы развозим и разносим по многим местам, в основном, в церкви. Звонит из церковной лавки женщина-казначей, просит привезти счет-фактуру. Едет курьер, а свечница не берет — «нет благословения». На другой день курьер едет опять, а казначею потребно два экземпляра. Беру трубку и, наверное, резковато спрашиваю, сколько еще раз ездить по пустяку. «Я новенькая, — отвечает женщина, многого не знаю». «Но если не знаете, почему не позвоните и не спросите у тех, кто знает?» — резонно спрашиваю ее. «Вы неправославный человек, — отвечает она с обидой, — я по газете представляла, что вы лучше, а вы учить меня вздумали!»
Конечно, далеконько мне до истинно православных, хотя тянусь, как могу. Но «главный» аргумент о «неправославности» доводится слышать часто. И еще одно: и в редакции, и в разговоре все реже слышишь слово «прости», все чаще длинные объяснения при оплошности. Монахи вот никогда не оправдываются: «Простите, благословите, помолитесь обо мне…»
ГОРДЫНЯ
Над пустотою нависая криво,
Вцепясь корнями в трещины корней,
Стоит сосна у самого обрыва,
Не зная, что стоять недолго ей.
Ее давно держать устали корни,
Не знающие отдыха и сна;
Но с каждым годом круче и упорней
Вверх — наискось — все тянется она.
Уже и зверь гордячки сторонится,
Идя в обход, смертельный чуя страх,
Уже предусмотрительные птицы
Покинули гнездо в ее ветвях.
Стоит она, беды не понимая,
На сумрачной, обветренной скале…
Ей чудится — она одна прямая,
А все иное — криво на земле.

Вадим Шефнер

ПРОСИТЬ — ТОЛЬКО У ГОСПОДА
Беседа главного редактора газеты «Православный Санкт-Петербург» Александра РАКОВА с настоятелем храма во имя Сошествия Духа Святаго на Лазаревском кладбище (Москва), иеромонахом Сергием (РЫБКО).
— Батюшка, по роду своей деятельности мне часто приходится бывать на выставках. Замечаешь там очень много людей — особенно монашествующих — с ящиками для пожертвований, собираемых на разные нужды: на буклетики о своем монастыре, на помощь сиротам и т.д. Может быть, со стороны это выглядит очень трогательно, но невольно возникает вопрос: нет ли других путей добывания денег — как для монашествующих, так и для приходов?
— В свое время, когда составлялся епархиальный отчет, я записал в пункте «Пожелания», чтобы людям в монашеской скуфье запретили собирать пожертвования, особенно на улицах города. Оказалось, что мое пожелание совпало с намерениями участников собора: недавно такое запрещение было принято. Если же говорить о моей личной экономической модели приходской жизни, то она основывается на собственном жизненном опыте: я никогда ничего ни у кого не просил. А ведь я все-таки настоятель двух приходов. Сейчас и третий храм строится, — и все же я стараюсь не попрошайничать. В 1994 году меня назначили в совершенно разрушенный храм: прежний настоятель кое-что успел сделать, но все равно, работы был непочатый край. Когда я впервые увидел эту церковь, у меня подкосились ноги: ума не мог приложить, с чего начинать. Но, положившись на Бога, начали. Издательство у нас к тому времени уже было, и потихонечку храм был восстановлен — исключительно на издательские доходы. При храме существует сестричество, и достаточно многочисленное: человек двадцать пять. Сестры обезпечены всем необходимым — тоже благодаря издательству. Так что, если кто-то считает, что православная издательская деятельность нерентабельна, то он ошибается. Я изначально так поставил: мы ни у кого ничего просить не будем, прокормим себя своими руками, как апостол Петр заповедовал. Стараемся так и делать, потому что любая просьба порождает некую зависимость. Так-то монастыри и теряли свою экономическую свободу, — а затем и духовная свобода пропадала. Попала мне как-то в руки очень интересная книга — история одного русского женского монастыря. Из нее явствует, что монастырем этим управлял его благотворитель — граф Шереметев. Он решал все: даже вопрос о том, кого постригать, а кого нет, игуменья же была всего лишь наместницей графа. И понятно, что когда мирской человек управляет монастырем, ничего хорошего из этого получиться не может: порядки в обители будут мирские, и, думаю, ни один ищущий иноческого жития человек там не останется. И вот, чтобы избежать такого положения, у нас в уставе сетричества заложен такой пункт: пожертвования принимать лишь по тщательному рассмотрению. Необходимо проверить, честные ли это деньги, а от больших пожертвований по возможности отказываться. Монаху очень важно сознавать, что он никому не должен.
— Все же, батюшка, вы живете Москве: город богатый — и коммуникациями, и состоятельными людьми, и банками, и т.п. А что делать монаху, если он находится на голом месте, в провинции, если нужно с нуля начинать?
— Не знаю, поскольку я в таком положении не был. Давать советы, основанные на мечтаниях, не хотелось бы. Но если завтра я окажусь на голом месте, я поступлю так: отслужу молебен, найду какое-то жилье, и начну молить Бога, чтобы, Он помог бы мне воздвигнуть храм, послал необходимые средства и людей — если есть на то Его воля. И думаю, что люди приехали бы за мной, как они приехали сюда, в Москву из Оптиной пустыни: костяк нашего сестричества составляли девушки, которых я крестил в Оптиной, в 1990-91 годах. Без них я бы ничего не сделал. Итак, думаю, что люди приехали бы вслед за мной — и когда бы это случилось, я умолял бы Бога о послании всего необходимого для строительства. Как сказал блаженный Августин: «Во всяком деле молиться нужно так, как если бы все зависело только от Бога, а делать так, как если бы все зависело только от нас самих». И только затем, уже осмотревшись, я, может быть, к кому-нибудь и обратился с просьбами. Ведь не всякую копейку можно брать на храм: мне приносили пожертвования из казино, но я отказался. А если надо, то и клад найдется. У меня была такая история. Это случилось в Оптиной, в 1990 году, когда меня рукоположили в иеромонахи. Почему-то вокруг меня стали собираться девушки, стремящиеся к монашеской жизни. Их было достаточно много, меня такое положение вещей крайне удивляло, и духовник наш, отец Илий этого не одобрял… Но я не мог их взять и выгнать — как-то совесть не позволяла. Вот однажды, размышляя о том, как мне быть дальше, я пришел в свою келью и упал на колени перед образами: «Вразуми, Боже, что это происходит? для чего это?» Молюсь я, молюсь, — и вдруг, сама собой пошла молитва о создании женского монастыря. Так сама собой молитва и идет!.. И я как бы смотрю на себя со стороны и думаю: неужто монастырь создам? А на что буду создавать? Страна в разрухе. Тут молитва как-то меняется и обращается к Иоанну Кронштадтскому, прося о помощи в создании женского монастыря. А я уже по опыту знаю, что св. прав. Иоанн деньги присылает: сколько попросишь, столько и пришлет. Звонят ко всенощной. Иду в храм в больших раздумьях: не в прелесть ли я впадаю?.. Прихожу, а там стоит одна из моих девушек и говорит: «Батюшка, я долго думала и решила вам сделать пожертвование». И дает мне какую-то золотую штучку, какое-то украшение женское. Но это еще не все. Через день всенощная под Иоанна Кронштадтского. Я опять захожу в храм, а там еще одно мое духовное чадо из Москвы: «Знаете, батюшка, я хочу вам подарок сделать! Решила расставаться со своим золотом». Дает мне коробочку, а там такое огромное золотое кольцо с камнем. И тут я уже перепугался не на шутку. Выходит, это святой праведный Иоанн накануне своего праздника посылает мне подарок — благословляет меня этим кольцом!.. И должен сказать, что наше сестричество со дня своего основания никогда не испытывало материальных трудностей. Один только раз у нас не было денег, но еда все равно была. Потом мы уже открыли издательство и от него жили. Когда меня благословили строить храм во имя собора Московских святых в Бибирево, то я ничтоже сумняшеся взялся за это дело. В сущности, построить огромный храм без денег и помощи со стороны — невозможно. Но если будет Божья воля — все устроится. Ходить с протянутой рукой по фирмам — это, я считаю, безнравственно. Хочешь сделать что-то — заработай.
— Я с вами согласен. А теперь мне хотелось бы вот как повернуть разговор: у вас дел непочатый край, и говорить о каком-то комфорте еще рано. Но мне довелось бывать в монастырях, где все обустроено идеально: и ковровые дорожки, и кельи для каждой матушки, и кельи для гостей, и все ухожено… Так вот мой вопрос, батюшка: есть ли граница для монастыря в заботах о своем благоустройстве?
— Обязательно. Но я не думаю, что у нас когда-то такое будет.
— Ну, я не только о вас говорил…
— Мы живем очень скромно, у нас кельи на двоих, на троих. Такая женская психология: вдвоем легче. В кельях — кровать, шкаф, необходимая одежда, плеер с кассетами — духовные песнопения, проповеди, беседы… У нас очень любят читать святых отцов: книги девушки берут какие хотят и сколько хотят, и, естественно, по прочтению у них возникают вопросы. Раньше я отвечал каждой сестре особо, а теперь раз в неделю, в воскресенье собираю всех: мы беседуем, и разговоры наши записываются на магнитофон. Всем очень нравится такое общение. Ну вот: у сестер одежда, кровать, стол, полка с книгами, полка с кассетами и все. И больше ничего не надо.
— У вас есть издательство, у некоторых храмов тоже есть что-то подобное, а что делать остальным храмам?
— Я думаю, что своя экономическая ниша у каждого найдется. Сельское хозяйство сейчас — это, конечно, не перспективная вещь, но если грамотно заниматься им… Вот у нас, скажем, в подворье есть подсобное хозяйство, но оно существует больше как дача для отдыха. Там имеется около 24 соток земли, дом… Растет клубника, смородина и яблоки. Сок дивный из смородины получается; урожаи богатые. И обо всем этом заботится один человек, и хозяйство рентабельное получается… Если с умом взяться, то можно и какой-то мини-завод сделать. У нас уже коптилка там стоит, нашу рыбу мы продаем, скумбрию, и она очень ценится местным народом. Чуть что, приходят, жалуются: «Батюшка, почему нет больше скумбрии?» Словом, каждый монастырь сможет найти источник дохода… Думаю, что за счет мини-заводов можно продержаться: нанять специалистов… Я читал в светской газете про одного муромского настоятеля монастыря, москвича, журналиста по образованию. Шесть человек монахов у него, и он говорит: «Я считаю, что братия должна молиться». Построил этот батюшка пекарню, где работают 300 человек местных жителей, и все им очень довольны, потому что он дал работу людям. Работа у них отлично организована, оборудование в пекарне передовое, работники получают хорошую зарплату, дело окупается и монастырь существует. А братия тем временем ходит в храм.
— Я бы хотел от монастыря перейти к обычному приходу. Как правило, у работников там очень низкие зарплаты: у свечницы, уборщицы, и хор очень плохо оплачивается — и это все считается нормой. Как вы считаете, правильно ли такое положение вещей?
— Я всегда говорю: не хотите иметь неприятностей в приходе — платите людям зарплату. Самая главная проблема всех приходов и монастырей — кадровая проблема, но она легко решается, если людям хорошо платить. Почему батюшка разъезжает на иномарке, матушка у него ходит в мехах, а свечница должна во славу Божию работать? Зарплата должна быть нормальная, и думаю, что такая возможность всегда есть. Платите хорошую зарплату — придут хорошие работники, люди молодые, интеллигентные. Они вам отработают эти деньги… А с другой стороны, есть и очень бедные приходы, и здесь, конечно, остается уповать на Бога. Я знаю, что костромской владыка Александр платит бедным священникам зарплату. У него двадцать или тридцать бедных приходов, и он выплачивает им какие-то суммы из средств епархии. Я считаю, что епархиальный архиерей такие проблемы решить может. Не надо открывать храм в каждой деревне, где есть два-три дома. Священник тоже человек, у него семья, у него дети, он должен служить по-человечески, иначе — сбежит. Уже немало есть священников, которые снимают сан из материальных соображений. Просвещение из городов должно приходить: пусть сперва приход укрепится в городе (на это нужно 5-6 лет), а потом можно устанавливать связи и с близлежащими деревнями. Не надо батюшку забрасывать в деревню, как десантника… Нужно давать ему некую подпитку из центра: либо от епархии, либо от крупного близлежащего храма, либо от монастыря. А этому простому правилу даже монастыри не следуют: выбросят священника на подворье и делай, что хочешь.
— Я читал одного очень грамотного, много пишущего священника — не буду называть его фамилии. Он высказывал такое мнение: вот, мол, некоторые прихожане осуждают батюшек, которые имеют богатые машины, мобильники и всякую прочую технику… Но ведь на иномарке батюшка быстрее доберется к умирающему, по мобильнику сможет связаться с прихожанином, с клиром и т.д. А не кажется ли вам, что хорошая техника, конечно, приносит свои радости и оказывает помощь в служении… Но с другой стороны: не очень богатые прихожане, которые никогда не имели и не будут иметь ничего подобного, смотрят на это без одобрения.
— Мобильники, я считаю, нужны. Это — уже не роскошь, это необходимость. Я прочитал где-то, что митрополит Ювеналий обязал всех настоятелей и приходских священников иметь мобильники… А насчет иномарок я с вами согласен. Предпочитаю «Жигули»… Конечно, иметь отечественную грузовую машину — это себе дороже, а что до легковых, то я никакой разницы не вижу между «Жигулями» и какой-нибудь «Ауди». И соблазна в народе меньше. Дорогая иномарка — это уже лишнее: и на телегах раньше добирались, и на своих двоих… Я никогда не слышал, чтобы священник не смог причастить умирающего, потому, что не имел иномарки. И потом, обезпечить батюшку транспортом — это дело тех, кто вызывает его.
— До революции понятие прихода было четко сформулировано: каждый знал, к какому приходу он приписан и не мог самостоятельно перейти с одного прихода в другой. Сейчас такой четкой градации нет. Сейчас вы, батюшка, не всех своих прихожан-то знаете, наверно… Я вот к чему веду: имеет ли право священник в каких-то случаях отказаться соборовать или причастить человека из другого прихода или это его обязанность в любом случае?
— До революции распоряжение Синода было таково: требы исполняются в пределах прихода. Конечно, я не всех прихожан знаю, и не все прихожане знают, к какому приходу относятся, но ведь границы приходов и благочиний известны. Они так прямо не обозначены, но более или менее понятны. Поэтому, если я пойду причащать прихожанина соседнего храма, то это не совсем корректно получится: тамошние священники могут обидеться. Если же ко мне обратятся с такой просьбой, то я сперва предложу ему причаститься в своем храме. Ну, а случится такое, что там почему-то откажут, то подойду я или кто-то из наших священников — мы никогда не отказываем. Я задавал подобный вопрос нашему благочинному. Он ответил: «Батюшек мало, а город большой: в Москве около 20 миллионов жителей, на всех не успеешь, особенно, если в храме один священник. Иногда надо как-то войти в положение. Однако, когда люди просят, минуя свой приход — это некорректно». Но случается такое: ходили — не получилось, звонили — телефон не ответил!.. Тогда я помогаю, и никаких нареканий пока не было.
— У меня довольно щепетильный вопрос, батюшка, уж простите меня. Существует ли определенная такса на требы?
— Можете посмотреть: у нас написано, что все требы совершаются за добровольные пожертвования. В нашем храме существует такса только на отпевание, потому что когда отпевание совершалось на добровольное пожертвование, то давали обычно по три рубля, а ведь мне надо и певчим заплатить… У людей семьи, нельзя, чтобы они пели безплатно. В остальном же: освящение машины, квартиры, соборование, крещение, венчание — берем, сколько дадут. До меня был настоятель — он много брал за венчание, но я это отменил, и теперь венчаться к нам хорошо идут. А потом, учтите, что это все равно не те деньги, на которые можно построить храм. Есть и моральная сторона дела: когда с людей дерут три шкуры, они веру теряют. И тарелки эти — соблазн сплошной. В тех храмах, где я настоятелем, никаких тарелок ни на Пасху, ни на Рождество нет. Висит кружка: кому надо, тот положит.
— Теперь у меня последний вопрос, батюшка: как вы решились печатать книжки мирянина Александра Ракова?
— Я давно был знаком с вами — заочно, по «Запискам редактора». Каждый раз, когда я получал «Православный Санкт-Петербург», я эти записки внимательно прочитывал. Всегда считал, что ваша газета наиболее зрелая, наиболее грамотная, одна из лучших православных газет. А какое-то время она была и самой лучшей. Сейчас потихонечку начинают взрослеть другие издания, каждое находит свое творческое лицо, — но вы были первым на этом пути. В «Православном Санкт-Петербурге» каждый может найти для себя интересные вещи — монах, мирянин, священник, новоначальный. Поэтому я прочитывал ваши газеты от корки до корки. А уж «Записки редактора» прочитывал обязательно: такие живые, такие интересные, независимые. Поэтому, когда вы захотели их собрать в одну книжку, я вполне поддержал эту идею. Первая книжка очень удалась и была хорошо раскуплена…
— Вы говорите в прошедшем времени?..
— Скажу честно: книга, она как хорошее вино — должна вызреть. Первая книга такой и была: там чувствовался результат многолетнего труда, вы это тщательно выверяли, правили, смотрели на все написанное с высоты прожитых лет, и поэтому книга получилась хорошая и интересная. Последующие книги имели вкус молодого вина. Я когда что-то пишу, то у меня написанное несколько лет вылеживается, — не менее года, это точно.
— Я журналист, батюшка: наверное, в этом все дело. Хоть меня и приняли в Союз писателей, все равно я остаюсь журналистом и не могу иначе работать. В любом случае, я вам очень признателен и за помощь редакции, и за популяризацию нашей газеты, и за добрые слова. Надеемся, что еще найдем какие-то возможности для совместных трудов.
— Благослови вас Бог.

1  2