Былинки
1 2
Часть 3. Просить - только у Господа
(с.2)
Конец декабря, а на градуснике плюс
два. Потихоньку мы привыкаем к мировому потеплению, да
ничего и не поделать: по странному Киотскому соглашению
страна, сэкономившая свою квоту выброса вредных веществ
в атмосферу, может продать оставшуюся часть другой
стране. Будто над землей есть невидимая стена между
государствами, куда отраве вход (влет?) запрещен.
А теперь ученые обнаружили еще и глобальное потемнение,
напрямую связанное с глобальным потеплением и
увеличением количества выхлопных газов. Мы, петербуржцы,
и так, за исключением летних дней, живем в полутьме;
солнечной погоды почти нет. Да старая канализация, да
проблемы с электричеством, теплом, чистой водой и
воздухом создают нерадужную перспективу на ближайшее
будущее…
Мы хороших не ждем новостей,
Катастроф стало больше, пожаров.
Стало меньше хороших людей.
Стало больше поддельных товаров.
Стали меньше читать и писать.
Пить, пожалуй, — побольше, чем прежде.
И синеет сомнений печать
На еще не окрепшей надежде.
Дмитрий Мизгулин, СПб
На наших лицах нет радости. Всем своим видом мы даем
понять: «Видите, я вынужден жить в этом мире, тянуть
свою лямку до гроба». Без алкоголя мы необщительны и
боимся обращаться в нужде за посторонней помощью. Раньше
— или я постарел — жили веселее.
Я всегда поражался маминой способности быстро заводить
знакомства. Не успеем зайти в купе поезда, а мама уже
знает всех попутчиков по имени, и они расположены к ней.
Как-то незаметно из нашей жизни ушли неспешные
откровенные разговоры, а обращение к незнакомцу требует
определенных усилий. Раньше в городах жили тесно и
дружно: общие дворы, коммунальные квартиры волей-неволей
сближали людей, каждый был на виду, и не считаться с
мнением дворового сообщества было неразумно: жизнь
становилась тогда невыносимой.
А сейчас сидим мы по своим уютным квартирам-отсекам, с
соседями не знаемся, двери железные, домофон и ожидание
неприятностей в случае внезапного знакомства — люди
стали бояться людей. Странные времена настали…
КОММУНАЛКА
Спился и умер сосед непутевый,
Продана площадь одною из жен…
Кто со мной рядом появится новый? —
Темной тревогой мой ум напоен.
Только б не с рынка!.. Уже приходили,
Бойко и нагло, с большою деньгой.
Счастливы мы, что они не купили, —
Нам в коммуналке так дорог покой!..
Но ожидать не приходится мира —
Доллар идет на лихие дела.
Замерла, в страхе притихла квартира,
Нам бы старушку… И пусть бы жила!..
Дороги нам эти старые стены,
И почему их теперь продают?..
Мы ленинградские аборигены —
Где он, былой коммунальный уют?
Старимся мы, привыкаем к болезням,
Горько судачим о бедах страны,
Скоро и мы незаметно исчезнем,
Нашему городу мы не нужны.
Нина Островская, СПб
Заговорили с молодым компьютерщиком о чтении. Парень он
думающий, грамотный и технику знает прекрасно.
— А ведь книг скоро не будет, Александр Григорьевич, —
заявил он, — столько места занимают, портятся от
старости, боятся сырости, и технологический процесс
изготовления сложный — оттого и книги дороги. Уже сейчас
в Интернете есть электронные библиотеки, и молодежь
читает книги только по компьютеру.
С грустью подумал я, что он прав. Пятьсот лет книга была
хранилищем мудрости (и заблуждений) человеческой, мир
был без нее немыслим. Изгоняет книгу прогресс… Но на мой
век хватит! — успокаиваю себя, глядя с любовью на ряды
книжных полок.
«Ум без книг, аки птица спешена. Якож она возлетати не
может, такоже и ум недомыслится совершена разума без
книг. Свет дневной есть слово книжное», — сказано в
сборнике ХI века «Пчела». Люди будущего лишатся
прикосновения к книге, к запаху типографской краски,
шороха пожелтевших страниц, чьих-то заметок на полях, а
иногда и засохшего давным-давно цветка, положенного
вместо закладки твоим отцом. Мир становится все
призрачнее, и скоро пишущие ручки отменят, видимо, за
ненадобностью в виртуальной «действительности», где все
будет делаться на бездушной машине. И решения
приниматься тоже…
…Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу — света и тепла…
И летних гроз, грибов и ягод,
Росистых троп а траве глухой,
Пастушьих радостей и тягот,
И слез над книгой дорогой…
Александр Твардовский †1971
Новый год приближается. Странно, как с возрастом
утишается радость даже от этого любимого праздника. И
дело не в том, что продолжается Рождественский пост, и
31 декабря мы отмечать не будем. Как радовался я в
детстве запаху привезенной отцом елки, как мне нравилось
наряжать ее, подвешивая на пышные ветки шоколадные
конфеты и обернутые блестящей фольгой грецкие орехи, как
ждал, когда наконец зажгут на елке свечки! А папа,
вывернув наизнанку овчинный полушубок, превращался в
Деда Мороза, раздающего подарки. О Рождестве Христовом я
тогда и понятия не имел.
Много лет минуло с тех далеких пор. Елку наряжаем уже
только ради внука и радуемся его неподдельной радости от
зимнего чуда.
… На верху книжного шкафа резво скачет разукрашенная
картонная лошадка — единственная елочная игрушка из
моего счастливого детства…
Мороз трещит и стонет,
Пугает сторожей,
В нутро подвалов гонит
И кошек, и бомжей.
К прохожим подступает,
Нетерпелив и груб.
И душу выжимает
Из-под пальто и шуб.
Но крепкий хвойный запах,
Что с детства в нас живет,
На гибких колких лапах
Над городом встает.
И вспомнишь праздник краткий
В далеком том году,
Тягучий пряник сладкий
И яркую звезду.
О.Анатолий Трохин, СПб
Сегодня 31 января — день папиной смерти в 1981 году от
инфаркта в неполных 68 лет. Но главной причиной его
ухода была контузия военных лет; да и вся Великая
Отечественная война не могла не сказаться на здоровье
человека, провоевавшего четыре года на передовой.
У меня такое ощущение, что мы, дети Победы, еще помним и
чтим память отцов, еще понимаем, какой ценой они дошли
до Берлина. Нынешнее поколение уже воспринимает эту
страшную войну за событие далекой истории, а многие
просто ничего о войне не знают…
Прощайте! Уходим с порога,
Над старой судьбой не вольны.
Кончается наша дорога —
Дорога пришедших с войны.
Прощайте! Со временем вместе
Накатом последней волны
Уходим дорогою чести,
Дорогой пришедших с войны.
Уходим… Над хлебом насущным —
Великой Победы венец.
Идем, салютуя живущим
Разрывами наших сердец.
Михаил Дудин, СПб
В последние дни декабря, в субботу, выбрались с женой на
Рождественскую выставку в Александро-Невской Лавре.
Радуюсь, что подобные мероприятия (не нравится это
канцелярское слово, но другого не подобрал) становятся
традиционными, вживаются в церковный календарь. У
стенда, где продают книги, разговорился с молодым
посетителем:
— Хорошие стали издавать книги, душеполезные и в руки
приятно взять, только я мало сейчас покупаю —
непрочитанных много. Но все равно, когда в доме
святоотеческие книги, от них благодать исходит — тоже
польза, — говорю.
— Мужчина, от книг не может исходить благодать, —
ответил молодой человек, глядя на меня, седого
несмышленыша. На этом разговор прекратился. Я задумался:
неужели он прав? Знаю одного батюшку-писателя, который
нужные ему для работы книги по оккультизму держит в
уборной. Открыл «Православный богословский
энциклопедический словарь», репринт 1992 года, и читаю:
«Действие благодати заключается в том, что она
«доставляет человеку познание божественной истины» и
указывает «повеления, необходимо нужные для спасения;
все это совершается через Слово Божие», стр.339. Но ведь
Слово Божие рассыпано сверкающими бриллиантами в книгах
святых Отцов Церкви, в их поучениях и наставлениях!
Получается, что не могут православные книги не нести в
себе благодати Божией. Православные греки, в отличие от
нас, не освящают иконы, считая, что святое изображение
уже освящено самим изображением. Или я не прав? Слава
Богу, нашел у святителя Игнатия (Брянчанинова): «В
книгах, написанных Святыми Отцами, излившихся от избытка
смиренных их сердец, живет Благодать Духа Святаго». А я
было засомневался…
СТАРИК И БИБЛИЯ
В забытой всеми деревне
живет одинокий старик,
нашел утешенье он в древней
и самой мудрейшей из книг.
Читает он Книгу ночами,
читает в стотысячный раз,
с божницы святыми очами
глядит нестареющий Спас.
И нет одиночества старцу,
и старости нету ему,
небесному светлому Царству
доверился он одному.
Виктор Федоров
Жена приходит с работы поздно, и я встречаю ее шутливой
фразой из песни: «Когда усталая подлодка из глубины идет
домой…» Она и правда устала: подъем около семи. Привести
в порядок себя, накормить двух кошек, привереду-мужа,
засунуть ему завтрак в портфель, успеть к отъезду
машины, которая повезет на работу и обратно не по
высокой должности, а по дальности расстояния от города —
и то обратно только до метро — в час пик. Восьмой час
вечера. Все повторяется: покормить кошек,
привереду-мужа, настроить ему компьютер, выслушать его
новости и ненадолго прилечь — до очередного сбоя в
электронном ящике. А во время настройки выслушать
ворчание мужа за то, что он так и не научился им
пользоваться.
Немного отдохнув, жена заводит стиральную машину. Моет
посуду и гладит белье, разговаривая с внуком по
телефону. Муж в это время читает ей сотворенные за вечер
строчки. Со слипающимися глазами жена еще пытается
вникнуть в смысл услышанного. Но усталость берет свое, а
кошки уже укладываются по краям постели в ожидании
завтрака до ее раннего пробуждения — их будильник
срабатывает точнее электронного. А утром…
ЖЕНА
Откинув со лба шевелюру,
Он хмуро сидит у окна.
В зеленую рюмку микстуру
Ему наливает жена.
Как робко, как пристально-нежно
Болезненный светится взгляд.
Как эти кудряшки потешно
На тощей головке висят!
С утра он все пишет и пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.
А скрипнет под ней половица,
Он брови взметнет — и тотчас
Готова она провалиться
От взгляда пронзительных глаз.
Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гете, ни Дант
Не знали любви столь смиренной,
Столь трепетной веры в талант.
О чем ты скребешь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих неудач и обид?
Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?
Николай Заболоцкий †1958
А порой и я устаю так, что надвинется танк — не
шелохнешься. Тут тебе и мед, и витамины, и фрукты жена,
но до церкви не дойти. А и доберешься — силы не
прибавляется. Безразличие подступает от немощи
собственной. Четки в руке, но больше привычка.
Испробовав все, ставлю кассету с песнями-молитвами
иеромонаха Романа. Потихоньку легчает тяжесть и жизнь
оживает в бренном теле.
Но правды ради скажу, что этой песни уже нет на его
кассетах. Стихи взяты из присланной мне в подарок его
последней книги «Русский куколь», 2002, когда иеромонах
Роман перестал не только петь, но слышать и говорить.
Читаю его непревзойденные стихи — и мир вокруг
просветляется…
Не жди от мира утешенья,
Не поворачивай назад.
Полынны воды поношенья,
Но омывают и целят.
Не отвергающийся боли
Познал Разумность бытия.
Какая трапеза без соли?
Мы живы — не по нас кутья.
Не любит Счастье недотрогу,
Несчастье — мимо не пройдет.
Полынь-трава, и ты от Бога,
Благословен и твой восход.
Недалеко от совершенства
Кто за тебя благодарит.
Блажен не жаждущий блаженства:
Ей-ей! Он со Христом стоит!
Больше двадцати лет храню я отцовские трофейные часы.
Раньше к ним был и ремешок, но дал кому-то поносить — и
вернули без него. Они давно не заводились, но если сбоку
покрутишь колесико по часовой стрелке, часы будут
работать как новые — изделие швейцарское. Помню, отец
рассказывал, в Германии у каждого солдата были наручные
часы-трофей; всем хотелось пофорсить в деревне после
войны.
А эти часы тихо лежат в моем школьном пенале и терпеливо
ждут: они любят тепло человеческой руки; их время — в
движении щестеренок и натянутых пружин. Но я не завожу
их — берегу, чтобы передать, как память об отце. Вот
только — кому?..
ТРОФЕЙНЫЕ ЧАСЫ
Отраженный в классике
Фирменный трофей.
Крохотные часики
Западных кровей.
Золото на кобальте —
На старинный лад,
Но в пыли и в копоти
Этот циферблат.
Но в дыму и в пламени
Этот небосвод,
И едва ли правилен
Их неслышный ход.
Константин Ваншенкин †2003
Как объяснить чувство, когда ты становишься владельцем
собственного автомобиля! К тому же, после учебы и
мучительной сдачи экзаменов ты получил права — и мир
раздвинул горизонты, и расстояние ты стал определять
только по часам, и ты жмешь на газ, становясь сильнее на
целых семьдесят лошадиных сил.
… Я возвращался домой на Юго-Запад в прекрасном
настроении и жаждал сделать что-нибудь приятное
человечеству. У проспекта Стачек увидел поднятую
девушкой руку, остановился и приоткрыл дверь: «Нам не по
пути?» Но она, заглянув внутрь, привычно произнесла: «Я
работаю» и перечислили цены за разного рода услуги. Я
растерялся, захлопнул дверь и рванул на красный
светофор…
Оказывется, много их стоит вдоль дорог, замечаешь, когда
едешь с женой на дачу. Чем-то они отличаются от просто
голосующих. Хотя внешне ничего необычного в них нет: на
ходу выражения лица не разглядеть, но теперь я даже не
притормаживаю — подальше от греха…
БАЛЛАДА АВТОМОБИЛИСТА
Вторая ночь без сна,
Хоть я не виноват.
Все в голове она —
Пустой стеклянный взгляд…
Как руку подняла,
Как я остановился…
Веселые дела
Работала девица!
Скривив в усмешке рот,
Пуская дым небрежно,
Сказала: «Ну, вперед!
Могу быть очень нежной…»
«Все можешь?» — «Все могу!» —
Ей было лет пятнадцать.
В тот миг, я не солгу,
Я начал заикаться.
«Расслабься, мужичок,
Какие твои годы…»
Попалась на крючок
Исчадия свободы?..
На улице. На грани.
На грани Бытия…
Я не отец, но ранен.
А эта дочь — ничья.
Ирина Дрожжина, СПб
Сегодня 2 января — день рождения Насти — 26 лет. До
самой кончины буду помнить, как принял в Снегиревке на
дрожащие от радости и волнения руки розовый комочек —
первого и единственного родного ребенка…
Еще помню, как бывшая жена после развода снизошла до
разрешения погулять с тобой — ты уже ходила в садик, — и
горько заплакала при расставании: «Папа, не уходи! Папа,
оставайся!» — кричала в спину, но все уже было
безвозвратно-необратимо, и я боялся не выдержать и все
убыстрял и убыстрял шаг, сбивая на ходу слезинки…
А помнишь?… Впрочем, у детей своя память…
С днем рождения, дочка!
За все Тебя, Господь, благодарю!
Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю,
Простор полей и кротость синей дали.
Я одинок и ныне — как всегда.
Но вот закат разлил свой пышный пламень,
И тает в нем вечерняя звезда,
Дрожа насквозь, как самоцветный камень.
И счастлив я печальною судьбой,
И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю — с Тобой.
Иван Бунин †1953
Хорошо помню, как перед моей поездкой в Иерусалим в 1995
году, которую благословил приснопамятный владыка Иоанн(Снычев
†1995), я все надоедал батюшкам: а не утрачу ли там свою
веру? И почему взбрела в голову эта навязчивая мысль,
теперь и сказать не могу, но мучила меня здорово, пока
один священник не сказал: «Съездишь — проверишь…»
Завтра — праздник Рождества Христова. Разглядываю
фотографии того, первого, и самого значительного, как
потом оказалось, паломничества в Святую Землю. Кто-то
снял меня сразу после посещения Гроба Господня, рядом с
Кувуклией, и я не узнаю себя: изумление, восторг,
благоговение, ощущение невыразимой святости, неверие в
реальность происходящего и… величальная песня души о
Господе — все отразились на моем лице. Я долго хранил
это непередаваемое чувство, потом оно потихоньку
исчезло.
«Ну, что, не потерял веры?» — спросил знакомый священник
после возвращения. Я поклонился ему в ноги. Какое,
наверное, счастье испытывают избранные, всецело
предстоящие перед Богом! А я счастлив тем счастьем,
которое мне довелось получить в Святой Земле. Оно до сих
пор живет во мне, то затихая от грехов, то вновь давая о
себе знать. Как? Вот этого я рассказать не смогу
никакими словами…
Мы тянемся к Божьим местам,
Как к солнцу растенья.
Нагнись! — Войдем в этот храм
Вратами Смиренья.
Так долго мы были в пути,
Иисусе Сладчайший,
Смогли мы Тебе принести
Лишь немощи наши.
Мы просим: Иисусе, спаси
От дел беззаконных,
Любовь утверди на Руси
В пределах исконных.
Но плачет на фреске Христос
У входа в пещеру,
И слышится в сердце вопрос:
Имеешь ли веру?..
О.Анатолий Трохин, СПб
Газету мы развозим и разносим по многим местам, в
основном, в церкви. Звонит из церковной лавки
женщина-казначей, просит привезти счет-фактуру. Едет
курьер, а свечница не берет — «нет благословения». На
другой день курьер едет опять, а казначею потребно два
экземпляра. Беру трубку и, наверное, резковато
спрашиваю, сколько еще раз ездить по пустяку. «Я
новенькая, — отвечает женщина, многого не знаю». «Но
если не знаете, почему не позвоните и не спросите у тех,
кто знает?» — резонно спрашиваю ее. «Вы неправославный
человек, — отвечает она с обидой, — я по газете
представляла, что вы лучше, а вы учить меня вздумали!»
Конечно, далеконько мне до истинно православных, хотя
тянусь, как могу. Но «главный» аргумент о «неправославности»
доводится слышать часто. И еще одно: и в редакции, и в
разговоре все реже слышишь слово «прости», все чаще
длинные объяснения при оплошности. Монахи вот никогда не
оправдываются: «Простите, благословите, помолитесь обо
мне…»
ГОРДЫНЯ
Над пустотою нависая криво,
Вцепясь корнями в трещины корней,
Стоит сосна у самого обрыва,
Не зная, что стоять недолго ей.
Ее давно держать устали корни,
Не знающие отдыха и сна;
Но с каждым годом круче и упорней
Вверх — наискось — все тянется она.
Уже и зверь гордячки сторонится,
Идя в обход, смертельный чуя страх,
Уже предусмотрительные птицы
Покинули гнездо в ее ветвях.
Стоит она, беды не понимая,
На сумрачной, обветренной скале…
Ей чудится — она одна прямая,
А все иное — криво на земле.
Вадим Шефнер
ПРОСИТЬ — ТОЛЬКО У ГОСПОДА
Беседа главного редактора газеты «Православный
Санкт-Петербург» Александра РАКОВА с настоятелем храма
во имя Сошествия Духа Святаго на Лазаревском кладбище
(Москва), иеромонахом Сергием (РЫБКО).
— Батюшка, по роду своей деятельности мне часто
приходится бывать на выставках. Замечаешь там очень
много людей — особенно монашествующих — с ящиками для
пожертвований, собираемых на разные нужды: на буклетики
о своем монастыре, на помощь сиротам и т.д. Может быть,
со стороны это выглядит очень трогательно, но невольно
возникает вопрос: нет ли других путей добывания денег —
как для монашествующих, так и для приходов?
— В свое время, когда составлялся епархиальный отчет, я
записал в пункте «Пожелания», чтобы людям в монашеской
скуфье запретили собирать пожертвования, особенно на
улицах города. Оказалось, что мое пожелание совпало с
намерениями участников собора: недавно такое запрещение
было принято. Если же говорить о моей личной
экономической модели приходской жизни, то она
основывается на собственном жизненном опыте: я никогда
ничего ни у кого не просил. А ведь я все-таки настоятель
двух приходов. Сейчас и третий храм строится, — и все же
я стараюсь не попрошайничать. В 1994 году меня назначили
в совершенно разрушенный храм: прежний настоятель
кое-что успел сделать, но все равно, работы был
непочатый край. Когда я впервые увидел эту церковь, у
меня подкосились ноги: ума не мог приложить, с чего
начинать. Но, положившись на Бога, начали. Издательство
у нас к тому времени уже было, и потихонечку храм был
восстановлен — исключительно на издательские доходы. При
храме существует сестричество, и достаточно
многочисленное: человек двадцать пять. Сестры обезпечены
всем необходимым — тоже благодаря издательству. Так что,
если кто-то считает, что православная издательская
деятельность нерентабельна, то он ошибается. Я
изначально так поставил: мы ни у кого ничего просить не
будем, прокормим себя своими руками, как апостол Петр
заповедовал. Стараемся так и делать, потому что любая
просьба порождает некую зависимость. Так-то монастыри и
теряли свою экономическую свободу, — а затем и духовная
свобода пропадала. Попала мне как-то в руки очень
интересная книга — история одного русского женского
монастыря. Из нее явствует, что монастырем этим управлял
его благотворитель — граф Шереметев. Он решал все: даже
вопрос о том, кого постригать, а кого нет, игуменья же
была всего лишь наместницей графа. И понятно, что когда
мирской человек управляет монастырем, ничего хорошего из
этого получиться не может: порядки в обители будут
мирские, и, думаю, ни один ищущий иноческого жития
человек там не останется. И вот, чтобы избежать такого
положения, у нас в уставе сетричества заложен такой
пункт: пожертвования принимать лишь по тщательному
рассмотрению. Необходимо проверить, честные ли это
деньги, а от больших пожертвований по возможности
отказываться. Монаху очень важно сознавать, что он
никому не должен.
— Все же, батюшка, вы живете Москве: город богатый —
и коммуникациями, и состоятельными людьми, и банками, и
т.п. А что делать монаху, если он находится на голом
месте, в провинции, если нужно с нуля начинать?
— Не знаю, поскольку я в таком положении не был. Давать
советы, основанные на мечтаниях, не хотелось бы. Но если
завтра я окажусь на голом месте, я поступлю так: отслужу
молебен, найду какое-то жилье, и начну молить Бога,
чтобы, Он помог бы мне воздвигнуть храм, послал
необходимые средства и людей — если есть на то Его воля.
И думаю, что люди приехали бы за мной, как они приехали
сюда, в Москву из Оптиной пустыни: костяк нашего
сестричества составляли девушки, которых я крестил в
Оптиной, в 1990-91 годах. Без них я бы ничего не сделал.
Итак, думаю, что люди приехали бы вслед за мной — и
когда бы это случилось, я умолял бы Бога о послании
всего необходимого для строительства. Как сказал
блаженный Августин: «Во всяком деле молиться нужно так,
как если бы все зависело только от Бога, а делать так,
как если бы все зависело только от нас самих». И только
затем, уже осмотревшись, я, может быть, к кому-нибудь и
обратился с просьбами. Ведь не всякую копейку можно
брать на храм: мне приносили пожертвования из казино, но
я отказался. А если надо, то и клад найдется. У меня
была такая история. Это случилось в Оптиной, в 1990
году, когда меня рукоположили в иеромонахи. Почему-то
вокруг меня стали собираться девушки, стремящиеся к
монашеской жизни. Их было достаточно много, меня такое
положение вещей крайне удивляло, и духовник наш, отец
Илий этого не одобрял… Но я не мог их взять и выгнать —
как-то совесть не позволяла. Вот однажды, размышляя о
том, как мне быть дальше, я пришел в свою келью и упал
на колени перед образами: «Вразуми, Боже, что это
происходит? для чего это?» Молюсь я, молюсь, — и вдруг,
сама собой пошла молитва о создании женского монастыря.
Так сама собой молитва и идет!.. И я как бы смотрю на
себя со стороны и думаю: неужто монастырь создам? А на
что буду создавать? Страна в разрухе. Тут молитва как-то
меняется и обращается к Иоанну Кронштадтскому, прося о
помощи в создании женского монастыря. А я уже по опыту
знаю, что св. прав. Иоанн деньги присылает: сколько
попросишь, столько и пришлет. Звонят ко всенощной. Иду в
храм в больших раздумьях: не в прелесть ли я впадаю?..
Прихожу, а там стоит одна из моих девушек и говорит:
«Батюшка, я долго думала и решила вам сделать
пожертвование». И дает мне какую-то золотую штучку,
какое-то украшение женское. Но это еще не все. Через
день всенощная под Иоанна Кронштадтского. Я опять захожу
в храм, а там еще одно мое духовное чадо из Москвы:
«Знаете, батюшка, я хочу вам подарок сделать! Решила
расставаться со своим золотом». Дает мне коробочку, а
там такое огромное золотое кольцо с камнем. И тут я уже
перепугался не на шутку. Выходит, это святой праведный
Иоанн накануне своего праздника посылает мне подарок —
благословляет меня этим кольцом!.. И должен сказать, что
наше сестричество со дня своего основания никогда не
испытывало материальных трудностей. Один только раз у
нас не было денег, но еда все равно была. Потом мы уже
открыли издательство и от него жили. Когда меня
благословили строить храм во имя собора Московских
святых в Бибирево, то я ничтоже сумняшеся взялся за это
дело. В сущности, построить огромный храм без денег и
помощи со стороны — невозможно. Но если будет Божья воля
— все устроится. Ходить с протянутой рукой по фирмам —
это, я считаю, безнравственно. Хочешь сделать что-то —
заработай.
— Я с вами согласен. А теперь мне хотелось бы вот как
повернуть разговор: у вас дел непочатый край, и говорить
о каком-то комфорте еще рано. Но мне довелось бывать в
монастырях, где все обустроено идеально: и ковровые
дорожки, и кельи для каждой матушки, и кельи для гостей,
и все ухожено… Так вот мой вопрос, батюшка: есть ли
граница для монастыря в заботах о своем благоустройстве?
— Обязательно. Но я не думаю, что у нас когда-то такое
будет.
— Ну, я не только о вас говорил…
— Мы живем очень скромно, у нас кельи на двоих, на
троих. Такая женская психология: вдвоем легче. В кельях
— кровать, шкаф, необходимая одежда, плеер с кассетами —
духовные песнопения, проповеди, беседы… У нас очень
любят читать святых отцов: книги девушки берут какие
хотят и сколько хотят, и, естественно, по прочтению у
них возникают вопросы. Раньше я отвечал каждой сестре
особо, а теперь раз в неделю, в воскресенье собираю
всех: мы беседуем, и разговоры наши записываются на
магнитофон. Всем очень нравится такое общение. Ну вот: у
сестер одежда, кровать, стол, полка с книгами, полка с
кассетами и все. И больше ничего не надо.
— У вас есть издательство, у некоторых храмов тоже
есть что-то подобное, а что делать остальным храмам?
— Я думаю, что своя экономическая ниша у каждого
найдется. Сельское хозяйство сейчас — это, конечно, не
перспективная вещь, но если грамотно заниматься им… Вот
у нас, скажем, в подворье есть подсобное хозяйство, но
оно существует больше как дача для отдыха. Там имеется
около 24 соток земли, дом… Растет клубника, смородина и
яблоки. Сок дивный из смородины получается; урожаи
богатые. И обо всем этом заботится один человек, и
хозяйство рентабельное получается… Если с умом взяться,
то можно и какой-то мини-завод сделать. У нас уже
коптилка там стоит, нашу рыбу мы продаем, скумбрию, и
она очень ценится местным народом. Чуть что, приходят,
жалуются: «Батюшка, почему нет больше скумбрии?» Словом,
каждый монастырь сможет найти источник дохода… Думаю,
что за счет мини-заводов можно продержаться: нанять
специалистов… Я читал в светской газете про одного
муромского настоятеля монастыря, москвича, журналиста по
образованию. Шесть человек монахов у него, и он говорит:
«Я считаю, что братия должна молиться». Построил этот
батюшка пекарню, где работают 300 человек местных
жителей, и все им очень довольны, потому что он дал
работу людям. Работа у них отлично организована,
оборудование в пекарне передовое, работники получают
хорошую зарплату, дело окупается и монастырь существует.
А братия тем временем ходит в храм.
— Я бы хотел от монастыря перейти к обычному приходу.
Как правило, у работников там очень низкие зарплаты: у
свечницы, уборщицы, и хор очень плохо оплачивается — и
это все считается нормой. Как вы считаете, правильно ли
такое положение вещей?
— Я всегда говорю: не хотите иметь неприятностей в
приходе — платите людям зарплату. Самая главная проблема
всех приходов и монастырей — кадровая проблема, но она
легко решается, если людям хорошо платить. Почему
батюшка разъезжает на иномарке, матушка у него ходит в
мехах, а свечница должна во славу Божию работать?
Зарплата должна быть нормальная, и думаю, что такая
возможность всегда есть. Платите хорошую зарплату —
придут хорошие работники, люди молодые, интеллигентные.
Они вам отработают эти деньги… А с другой стороны, есть
и очень бедные приходы, и здесь, конечно, остается
уповать на Бога. Я знаю, что костромской владыка
Александр платит бедным священникам зарплату. У него
двадцать или тридцать бедных приходов, и он выплачивает
им какие-то суммы из средств епархии. Я считаю, что
епархиальный архиерей такие проблемы решить может. Не
надо открывать храм в каждой деревне, где есть два-три
дома. Священник тоже человек, у него семья, у него дети,
он должен служить по-человечески, иначе — сбежит. Уже
немало есть священников, которые снимают сан из
материальных соображений. Просвещение из городов должно
приходить: пусть сперва приход укрепится в городе (на
это нужно 5-6 лет), а потом можно устанавливать связи и
с близлежащими деревнями. Не надо батюшку забрасывать в
деревню, как десантника… Нужно давать ему некую подпитку
из центра: либо от епархии, либо от крупного
близлежащего храма, либо от монастыря. А этому простому
правилу даже монастыри не следуют: выбросят священника
на подворье и делай, что хочешь.
— Я читал одного очень грамотного, много пишущего
священника — не буду называть его фамилии. Он высказывал
такое мнение: вот, мол, некоторые прихожане осуждают
батюшек, которые имеют богатые машины, мобильники и
всякую прочую технику… Но ведь на иномарке батюшка
быстрее доберется к умирающему, по мобильнику сможет
связаться с прихожанином, с клиром и т.д. А не кажется
ли вам, что хорошая техника, конечно, приносит свои
радости и оказывает помощь в служении… Но с другой
стороны: не очень богатые прихожане, которые никогда не
имели и не будут иметь ничего подобного, смотрят на это
без одобрения.
— Мобильники, я считаю, нужны. Это — уже не роскошь, это
необходимость. Я прочитал где-то, что митрополит
Ювеналий обязал всех настоятелей и приходских
священников иметь мобильники… А насчет иномарок я с вами
согласен. Предпочитаю «Жигули»… Конечно, иметь
отечественную грузовую машину — это себе дороже, а что
до легковых, то я никакой разницы не вижу между
«Жигулями» и какой-нибудь «Ауди». И соблазна в народе
меньше. Дорогая иномарка — это уже лишнее: и на телегах
раньше добирались, и на своих двоих… Я никогда не
слышал, чтобы священник не смог причастить умирающего,
потому, что не имел иномарки. И потом, обезпечить
батюшку транспортом — это дело тех, кто вызывает его.
— До революции понятие прихода было четко
сформулировано: каждый знал, к какому приходу он
приписан и не мог самостоятельно перейти с одного
прихода в другой. Сейчас такой четкой градации нет.
Сейчас вы, батюшка, не всех своих прихожан-то знаете,
наверно… Я вот к чему веду: имеет ли право священник в
каких-то случаях отказаться соборовать или причастить
человека из другого прихода или это его обязанность в
любом случае?
— До революции распоряжение Синода было таково: требы
исполняются в пределах прихода. Конечно, я не всех
прихожан знаю, и не все прихожане знают, к какому
приходу относятся, но ведь границы приходов и благочиний
известны. Они так прямо не обозначены, но более или
менее понятны. Поэтому, если я пойду причащать
прихожанина соседнего храма, то это не совсем корректно
получится: тамошние священники могут обидеться. Если же
ко мне обратятся с такой просьбой, то я сперва предложу
ему причаститься в своем храме. Ну, а случится такое,
что там почему-то откажут, то подойду я или кто-то из
наших священников — мы никогда не отказываем. Я задавал
подобный вопрос нашему благочинному. Он ответил:
«Батюшек мало, а город большой: в Москве около 20
миллионов жителей, на всех не успеешь, особенно, если в
храме один священник. Иногда надо как-то войти в
положение. Однако, когда люди просят, минуя свой приход
— это некорректно». Но случается такое: ходили — не
получилось, звонили — телефон не ответил!.. Тогда я
помогаю, и никаких нареканий пока не было.
— У меня довольно щепетильный вопрос, батюшка, уж
простите меня. Существует ли определенная такса на
требы?
— Можете посмотреть: у нас написано, что все требы
совершаются за добровольные пожертвования. В нашем храме
существует такса только на отпевание, потому что когда
отпевание совершалось на добровольное пожертвование, то
давали обычно по три рубля, а ведь мне надо и певчим
заплатить… У людей семьи, нельзя, чтобы они пели
безплатно. В остальном же: освящение машины, квартиры,
соборование, крещение, венчание — берем, сколько дадут.
До меня был настоятель — он много брал за венчание, но я
это отменил, и теперь венчаться к нам хорошо идут. А
потом, учтите, что это все равно не те деньги, на
которые можно построить храм. Есть и моральная сторона
дела: когда с людей дерут три шкуры, они веру теряют. И
тарелки эти — соблазн сплошной. В тех храмах, где я
настоятелем, никаких тарелок ни на Пасху, ни на
Рождество нет. Висит кружка: кому надо, тот положит.
— Теперь у меня последний вопрос, батюшка: как вы
решились печатать книжки мирянина Александра Ракова?
— Я давно был знаком с вами — заочно, по «Запискам
редактора». Каждый раз, когда я получал «Православный
Санкт-Петербург», я эти записки внимательно прочитывал.
Всегда считал, что ваша газета наиболее зрелая, наиболее
грамотная, одна из лучших православных газет. А какое-то
время она была и самой лучшей. Сейчас потихонечку
начинают взрослеть другие издания, каждое находит свое
творческое лицо, — но вы были первым на этом пути. В
«Православном Санкт-Петербурге» каждый может найти для
себя интересные вещи — монах, мирянин, священник,
новоначальный. Поэтому я прочитывал ваши газеты от корки
до корки. А уж «Записки редактора» прочитывал
обязательно: такие живые, такие интересные, независимые.
Поэтому, когда вы захотели их собрать в одну книжку, я
вполне поддержал эту идею. Первая книжка очень удалась и
была хорошо раскуплена…
— Вы говорите в прошедшем времени?..
— Скажу честно: книга, она как хорошее вино — должна
вызреть. Первая книга такой и была: там чувствовался
результат многолетнего труда, вы это тщательно выверяли,
правили, смотрели на все написанное с высоты прожитых
лет, и поэтому книга получилась хорошая и интересная.
Последующие книги имели вкус молодого вина. Я когда
что-то пишу, то у меня написанное несколько лет
вылеживается, — не менее года, это точно.
— Я журналист, батюшка: наверное, в этом все дело.
Хоть меня и приняли в Союз писателей, все равно я
остаюсь журналистом и не могу иначе работать. В любом
случае, я вам очень признателен и за помощь редакции, и
за популяризацию нашей газеты, и за добрые слова.
Надеемся, что еще найдем какие-то возможности для
совместных трудов.
— Благослови вас Бог.
1 2 |