Страницы души

Прозрение

 “Гос-по-ди, по-ми-луй”,— стучали на стыках колеса поезда. За плачущим окном деревья стоят еще в полном облачении, но уже что-то неуловимо изменилось в природе,— и они начали расставание с отлетающими листочками...

Я возвращался из Свято-Введенского женского монастыря в Иваново, выкрав четыре дождливых дня из редакционной текучки. Настоятель архимандрит Амвросий (Юрасов), неизменно приветливый, шутливо называл меня “отцом” и “старцем”. Обижаться не получалось, и вообще, за стенами монастыря было покойно, враги-тревоги затаились до времени.

— Поедешь со мной в тюрьму? — неожиданно предложил батюшка. Он больше семи лет окормлял заключенных.

Внутри “учреждения” оказались без проволочек: о. Амвросия здесь знали. Правда, уже на первом посту пришлось временно расстаться с диктофоном. Теперь я уверен, что каждому человеку обязательно надо хотя бы на час погрузиться в атмосферу тюрьмы. Стальные челюсти замков раскрывали на миг пасти, заглатывая входящих, коротко рявкали сирены, цепко глядели охранники. Длинными переходами мы опускались все ниже, кажется, в подвал — к смертникам.

Коридор-тупик, камера 141. Зарешеченное в никуда окно, бетонный топчан, столик, газеты, бумажная иконка Божией Матери. И высокий молодой парень в полосатой робе, с бледным, потерявшим улыбку лицом. И поразительная сосредоточенность, которую иногда можно встретить только у истинно верующих людей. Кажется, он даже не взглянул на пришедших, а ведь в каменном мешке даже новый звук — событие. Отца Амвросия пропускают внутрь; бдительные сопровождающие попеременно заглядывают в мой блокнот и как бы соавторствуют, указывая на неточности в торопливых закорючках. Узника Александра и смертника из соседней камеры о. Амвросий окормляет второй год. Третий узник, ожидающий конца уже шесть лет, от исповеди отказывается.

Александр приговорен к смерти за то, что в армии из автомата расстрелял начальника караула и солдата. Когда батюшка пришел к нему в первый раз, на Александра надели наручники: он все пытался вырваться на свободу. Тогда он впервые покаялся. Через месяц после первой исповеди состоялась вторая встреча. Тюремное начальство отметило, что агрессивность у Александра пропала, и наручники ему больше не надевали. “Александр в этот раз очень много грехов, от самой юности, записал на исповедь, в том числе и таких, о которых большинство православных даже не вспоминает. Например, когда в школе учился, присвоил чей-то карандаш, девочку за косичку дернул, у родителей украл 20 копеек. Он принес покаяние за всю двадцатилетнюю жизнь. Потом я снова приходил — и он снова каялся. Видя всю глубину его раскаяния, я допустил его до Причастия”,— рассказывает о. Амвросий.

Прошения Александра о помиловании отклонены. Порой годы проходят в страшном ожидании приговора. Смерть, которую мы всеми способами отгоняем от себя за склоны лет, ознобисто дышит молодому парню в лицо. Александр написал в монастырскую газету письмо:

“Сказал безумец в сердце своем: нет Бога (Пс. 13, 1). Я тот безумец, который сказал это. Таких, как я, называют «смертниками», потому что меня за убийство приговорили к расстрелу. Первое время после приговора я был почти зверем: по-звериному чувствовал, предугадывал за несколько минут, когда откроется камера и ко мне войдут. Да, я ждал расстрела и готов был рвануть куда угодно от резкого движения проверяющих, от странного шума за дверью.

Но Господь Милосерден, Он послал мне раскаяние. Кто думает, что мне сразу стало легче, ошибается. Чтобы сделать какую-то работу, надо приложить усилие; так и с покаянием. Я до сих пор не уверен, что вспомнил все свои грехи. Господь видит меня насквозь, и да поможет Он мне очиститься от грехов! Я — безумец, смотрел и не видел, что все свидетельствует о Боге. Все говорит о Нем, и даже ученые признают, что есть Высший Разум. А мне, безумцу, было этого мало, чтобы повернуться лицом к Богу.

Но Господь все прощает, Он слышит искренне взывающего к Нему. Я могу только надеяться на спасение души и буду просить прощения у Бога, пока живу. Жаль, что наши ошибки становятся достоянием опыта после того, как горечь их коснется сердца, а последствия лягут тяжким грузом на душу.

Я, грешник, умоляю вас, не повторяйте моих ошибок! Я прошу прощения у всех, кому сделал больно. Чтобы быть верующим, одного желания мало, нужно совершить усилие над собой — ведь «вера без дел мертва». Знаю по себе, как это трудно. Я встал на первую ступеньку лестницы, которая ведет к Богу. Мне трудно, я слаб, но уповаю на Господа и надеюсь, что Он поможет мне. Теперь я не боюсь приговора суда, хотя, конечно, страх боли во мне остался, и неизвестно, как я поведу себя перед смертью.

Верю, что душа безсмертна и боюсь больше за нее, чем за свое тело. Еще я боюсь вновь ошибиться: ведь «долог путь, трудна жизнь», но «Бог есть жизнь и спасение для всех, одаренных свободной волею». Помолитесь обо мне”.

И все же раненой птицей бьется и бьется в голове мысль: “Какой же непомерно дорогой ценой оплатил ты свое прозрение, парень!”

На прощанье Александр подарил нам четки-лествицы, сделанные из хлеба. Сорок черных бабочек с раскрашенными крылышками безконечной чередой летят сквозь пальцы. Помилуй его, Господи!

На другой день о. Амвросий со Святыми Дарами отправился в тюрьму. Меня же тюремное начальство за порог больше не пустило. Я вздохнул с облегчением,— и слава Богу...

Позднее мне сообщили, что Александру Л. смертную казнь заменили 25-ю годами тюремного заключения.