Четыре ответа на приглашение в ад

Что такое авангардизм

Искусство авангарда необычно, непривычно, нередко поражает и даже шокирует тех, кто привык к более традиционным художественным средствам. Однако неверен в корне взгляд на авангардизм как на некое жульничество, хитрый трюк бездарей, пытающихся (не без успеха) околпачить наивных простачков своими либо безсмыслицами, либо кривляниями, либо заумьем.

Нельзя сказать, впрочем, что подобные рассуждения вовсе уж неверны, и впрямь, любой не умеющий рисовать всегда сможет изобразить «нечто абстрактное» на листе бумаги или на холсте. Любой не способный к стихосложению бумагомарака сумеет составить ряд нечленораздельных звуков или маловразумительных сочетаний слов — и тут же объявить это более гениальным созданием, чем все творчество Пушкина. Для подобного деяния потребно лишь безпардонное нахальство и безграничная самоуверенность. Хорошо всем известная сказка про голого короля разыгрывается сегодня сторонниками авангарда во многих вариантах — и не без успеха. Всех, отрицающих авангардное искусство, безапелляционно причисляют к разряду невежд, безпонятливых тупиц, лишенных чутья к подлинному искусству. Помогает авангарду укрепиться и то, что совсем недавно он подвергался гонениям со стороны власть предержащих— и один этот факт вызывает у многих сочувствие и симпатию к объекту гонений. Без упоминания о знаменитой «бульдозерной выставке» (имеется в виду полустихийно устроенная на одном из пустырей в окраинном районе Москвы выставка «неформальной живописи», против которой были применены бульдозеры и пожарные машины) не обходится не один пропагандист авангардизма, использующий в большинстве случаев весьма банальный прием: обвинение всех противников своих в «бульдозерной» психологии, в неумении ценить свободу, в догматическом мышлении, сталинизме, брежневизме и прочих подобных грехах. Нельзя сказать, что этот прием не действует на умы внимающей публики.

Вообще претензия авангардистских течений в искусстве на прогрессивность, истинное наваторство наводит на многих своего рода оторопь и вследствие этого полную неспособность трезво оценить любое ловкое трюкачество: сразу ведь в противники свободы и прогресса попадаешь. Есть и иные причины популярности авангарда среди части публики, например, своего рода закон психологического пресыщения — в данном случае официозным искусством — закон, суть которого образно выразил Чехов: «Когда купчихе надоедает пастила и варенье, она начинает жрать крупу».

Таким образом, увлечение неформальным искусством имеет солидное психологическое обезпечение. Во всем этом таится и великий соблазн для художников. Вот признание П.Пикассо, включенного в число безспорных и величайших гениев нашего века: «Многие из нас становятся художниками по причинам, имеющим мало общего с искусством, — сказал он, обращаясь к коллегам на своем юбилее в конце жизни, — люди уж не ищут в искусстве утешения или чего-то высокого. Самая утонченная, состоятельная часть — дистилляторы квинтэссенции — требуют нового, оригинального, экстравагантного и скандального. И я, начиная от кубизма и далее, доставляя удовольствие этим господам и критикам всевозможными экстравагантностями, которые мне приходили в голову, и чем меньше их понимали, тем больше мною поражались, и чем больше я забавлялся всеми этими играми, всеми этими загадками, ребусами и арабесками, тем больше приходила ко мне слава. А слава для художника значит распродажа, прибыли, богатства. ...Я — всего лишь развлекатель публики, который понял свое время». Нужно признать, что для многих художников, поэтов, композиторов средние способности к творчеству определяли их «бунт» и поиски нового языка: в традиционном искусстве они ощущали свое трагическое безсилие. Характернейший пример — В.Хлебников, который в создании «привычных» стихов оказался лишь посредственным эпигоном Некрасова. Нередко бедность мысли заставляет художника камуфлировать ее нарочито непривычными средствами выражения, скрывать за внешней усложненностью внутреннее убожество содержания.

Авангардизм связан с вполне определенной идеологической направленностью, хотя его деятели нередко утверждают, будто их искусство не имеет никакой цели, никаких идей и представляет собой лишь стихийную игру самодостаточной фантазии. Однако отрицание идеологии — тоже своего рода идеология. Серьезная идеология. Приемлемая или не приемлемая для нас — вот в чем нужно разобраться. Но прежде необходимо договориться о терминах, ибо путаница в этом, смешение понятий порою способны затуманить любую полемику. Нередко происходит отождествление терминов «авангардизм» и «модернизм», относимых ко всему новому в искусстве вообще, да еще употребляемых в бранном смысле. В прежние времена активно использовались слова «декаданс», «декадентство» — опять-таки для осуждения любого художественного поиска. Если вспомнить, что в декадентстве обвинялись такие художники, как В.Серов, В.Борисов-Мусатов, А.Блок, и многие другие, то необходимость строго осмысления терминов становится очевидной. Есть смысл принять те строгие рамки, в которые искусствоведы и критики все определеннее включают интересующие нас понятия. Под авангардизмом нужно понимать полный отказ в деятельности того или иного художника от предшествующего традиционного эстетического опыта, полное разрушение сложившихся форм, попытки создать совершенно новый художественный язык.

Модернизм же преобразует, делает современным (модернизирует) уже сложившиеся изобразительные средства, не порывая полностью с канонами и традициями. Примером модернистского искусства можно назвать живопись М.Шагала. Ярчайший образец авангардизма — супрематизм (создание произведений, основанных на сочетании цветовых геометрических или объемных форм) К.Малевича. Можно найти его не только в живописи, но и в других видах искусства — в музыке (А.Шенберг), в поэзии (А.Крученых), в архитектуре (современные «бумажные архитекторы», речь о которых еще впереди).

Авангардизм утверждает, таким образом, вполне определенный принцип мировосприятия — принцип раздробленного сознания. Мышление человека ориентируется на отрицание любого неделимого единства, внимание концентрируется на частном, а не на общем. Раздробленное сознание становится неспособным к целостному осмыслению жизни, а значит, и к пониманию своего места в жизни.

Конечно, это вовсе не означает, что увидев абстрактную живопись или услышав стихотворение «Дыр-быр-щыл убещур...», мы тут же повредимся в рассудке и перестанем понимать окружающий мир. Речь идет о попытке воспитать в нас авангардистское искусство, а воспитание это совершается медленно, исподволь, незаметно, но верно.

Поскольку авангардизм в большинстве случаев уводит наше сознание от конкретности бытия в туманные абстракции, отрицающие единство отображаемых явлений, то и понимание одного и того же авангардного опуса не может быть единым у разных людей. Авангардизм — внешне многосодержателен. Например, имеется безконечное число толкований того же «Черного квадрата» К. Малевича. Кто-то утверждает, что «Квадрат» показывает на один из сущностных элементов мироздания, кто-то видит в нем символ непостижимости божественного замысла, кто-то рассуждает о мистической тайне данного геометрического построения, кто-то утверждает, будто перед нами икона безбожного мира, кто-то провозглашает, что об этом произведении ничего нельзя сказать и что в этом заключается его глубинный смысл. Есть такая трактовка: «Квадрат» — начало девальвации пространства. Имеются толкователи, которые усматривают у Малевича пророческое предвидение грядущих мировых бедствий и даже сталинских репрессий. Для некоторых «Черный квадрат» не что иное, как утверждение художником идеи конца искусства (подобную идею, как известно, Малевич высказывал своим ученикам). Собственно, каждый из нас может предложить свою версию по поводу «Квадрата» — и, как ни парадоксально, все они, и умные, и глупые, будут верны. В этом, кстати, иные авангардисты видят одно из достоинств своего искусства. Но к чему это ведет?

Во-первых, к всеобщему разобщению, ибо там, где каждый обладает своей собственной маленькой истиной, там отсутствует единство между людьми. Искусство обладает великой способностью к слиянию человеческих душ в едином порыве, в едином переживании. Авангардизм направлен на разрушение единства.

Во-вторых, возможность выдумывать сколь угодно много смыслов любого произведения превращает восприятие искусства в развлечение, в игру, ведет к формированию игрового сознания. Авангардисты и не скрывают этого. Но что такое игра? Все знают, как играют дети: я как будто доктор, ты как будто больной, я тебя как будто вылечил... Игровое сознание активно пользуется понятием «как будто». Для детей это хорошо, это позволяет им постигать мир, не совершая реальных ошибок. Но что получается, когда игровое сознание активно овладевает миром взрослых?

Можно, курьеза ради, привести один любопытный пример из современной игровой практики наших художников; процветание так называемой «бумажной архитектуры». Время от времени то в одном, то в другом конце света объявляются всевозможные конкурсы, на которые представляются проекты, изначально не рассчитанные на реализацию. Правда, А.Вознесенский утверждает, что «бумажные проекты» возможно и даже нужно осуществить. Что ж, рассмотрим хотя бы один из них. Между двумя устремленными ввысь прозрачными плоскостями предлагается соорудить сквозную лестницу, по которой человек, поднимаясь все выше и выше, сможет, наконец, как бы отъединиться от реального городского пространства и, вырвавшись на безпредельный простор, ощутить «музыку небесных сфер». Далеко внизу — земля со своими непривлекательными сторонами повседневной обыденности... А теперь пусть каждый реально представит себя карабкающимся по этому нелепому сооружению. Но есть люди, которые всю жизнь свою посвятили только выдумыванию подобных проектов, они как будто творят.

Третья опасность раздробленного сознания и связанного с ним игрового мышления — в постепенном расшатывании в умах людей критериев истины, а значит и критериев добра и зла. Ведь если каждого приучить, как это делает авангардизм, что он обладает своей несходной с другими истиной, то и понятия добра, правды, справедливости будут у каждого тоже свои. Так можно дойти до морали дикаря: когда грабят меня, это плохо, но когда я граблю других, это хорошо. В философии это называется нравственным релятивизмом, это страшное, гибельное для жизни явление. К чему оно может привести -догадаться не трудно.

И вот становится ясно: вовсе не парадокса ради утверждал когда-то К. Малевич, что искусство «Черного квадрата» имеет вполне определенную цель: «Моя философия: уничтожение старых городов, сел, через каждые 50 лет, изгнание природы из пределов искусства, уничтожение любви и искренности в искусстве» (ЛГ., 10.03.1988).

Уничтожение... изгнание... уничтожение... — тут уже не безобидная игра. Может быть, «философия» Малевича выглядела несколько абстрактно в начале века, но теперь слова художника наполняются для нас вполне определенным, страшным смыслом. Можно ли откровеннее разоблачить авангардизм, чем это сделал признанный мэтр, один из создателей и столпов его?

Творцы «нового искусства» заявляют, что в их деятельности наиболее полно осуществляется принцип свободы творчества, ибо они не скованы никакими канонами и традициями. Как будто бы безспорно. Но вот бы над чем задуматься: почему Андрей Рублев, как будто бы спутанный каноном по рукам и ногам, смог создать величайшие шедевры мирового искусства? Разгадка проста: потому что он был внутренне просветлен и свободен в творчестве, и существование канона лишь помогало ему. Внешне свободный авангардист внутренне скован, помрачен, его носит без руля и ветрил стихия растерянности пред миром, и он пытается навязать всем эту свою растерянность. Да и как он может понять что-то в жизни, если вместо гармонического единства мира он видит лишь хаос его составных частей, обломков. Взгляните на произведения авангардизма. Перед вами, при всех их различиях, всегда одно: смятение перед непостижимостью мира.

Авангардизм, скажем еще раз, это прежде всего идеология. Принцип расчлененного сознания, игровое отрицание непреложных жизненных ценностей, культ вседозволенности — все любимые авангардистские идеи направлены на раздробление и разрушение человеческой общности.

М.Дунаев, профессор Московской Духовной академии, газета «Православная Тверь»