Четыре ответа на приглашение в ад

Философия театральной игры

«В театре многим приятно чувствуется, а в церкви — тяжело, скучно, — отчего? Оттого, что в театре все прекрасно подлажено чувственному человеку, и диавола мы там не трогаем»

(О.Иоанн Кронштадтский. «Моя жизнь во Христе»)

«... наслаждениями житейскими подавляются и не приносят плода» (Лк. 8,14)

За 2000 лет христианства нет, кажется, ни одного святого учителя Церкви который бы учил о пользе театра, но все, которые затрагивали этот вопрос, неизменно высказывались против театральных развлечений, отвлечений.

Но в чем загадка такого страшного противоречия, которое существует между Евангелием, всеми святыми учителями, пророками и апостолами Церкви, восстающими против зрелищ, и, с другой стороны,— массой современных верующих, как бы безболезненно для своей веры увлеченных театральной или кинематографической стихией, проводящих в ней свои краткие досуги?

Один из последних великих праведников и пророков Церкви, Иоанн Кронштадтский, в полном смысле слова гремел против театра. Чем объяснить это? Отсутствием его прозорливости именно в этом вопросе, тогда как она была полной во всех других?.. И то и другое объяснение было бы наивным. Вопрос несравненно глубже.

Сам театр не может не знать, как относятся к нему уже 2000 лет подлинные строители христианской культуры, и для современного среднего человека одинаково непонятно, почему театр противоречит его духовной жизни, и — как его можно совместить с нею.

Сейчас мы имеем целью обострить «театрально-христианский» вопрос. Одна из уловок духовного зла — смешать понятия и тем создать впечатление духовной органичности того, что не органично и даже антиорганично по отношению к человеческому духу.

Почему театр (кинематограф или аттракцион) является магнитом для человечества с самой зари его светлой истории? Потому, что он утешает на время какую-то боль жизни. Вот где кроется магнитная сила театра для человеческого общества всех его культурных степеней.

Ведь все человечество живет среди горя, несчастий и умирания. Театр отвлекает от этого. Уносит человека в созданный собой и собой управляемый мир. Писатели, драматурги, кинорежиссеры -свои люди. Они — «плоть от плоти и кость от кости» мира сего. И вот эти «свои» люди что-то создают, что-то «творят», и ничто иное, как... реальность! И этой реальностью можно жить (час, два, три!) И ее можно потом переживать, жить ею и после ее окончания... И эта реальность не какой-нибудь «невесомый туман» реальности духа, не далекое Царство небесное...

Нет, это реальность, которую можно сейчас же, за маленькую ассигнацию, взять руками, увидеть глазами,— иными словами, просто купить. О, поистине, это пир царства мира сего, пир, идущий на всех перекрестках.

Как Господь, вышедший в мир, послал звать на все улицы и площади, так «противодействователь», незримый плотью временный миродержец поставил на всех улицах и площадях свое отвлечение. Отвлечение от Истинного Духа. «Не мечтайте, люди,— говорит этот миродержец,— не верьте туману, когда перед вами реальность. Не нужно эфемерное «духовное» утешение, когда есть настоящее, близкое, понятное вам, земное, которое я сотворил для вашей радости, чтобы утереть слезу вашу, сделать легкой жизнь. Не верьте миражу Креста, который берет ваши последние силы и ничего не дает и желает от вас отнять даже то единственное и крепкое утешение, которое

не только радует вас, но и сближает вас гораздо ощутимее и нагляднее, чем те христианские церкви, которые вас только разъединяют, внося в вашу жизнь холод и мрак, и не давая вам ничего, кроме смерти...» — так говорит миродержец. Не правда ли, здесь мелькает и даже определенно слышится что-то знакомое, что приходилось слышать из уст того или другого человека, не понимавшего в эту мину-ту, кто говорит его устами.

Да, этого скрыть нельзя. Противление Царству Божию в мире — безумное. Гораздо более безумное по силе своей, чем это думают многие христиане, придышавшиеся в мире к тому нестерпимому зловонию духа зла, которое разлито всюду, которое есть в самих людях, и потому мало чувствуется ими. И только очищающие свой дух начинают сперва замечать это зловоние, а потом и страдать от него.

Христиане-театралы не вполне понимают, что Царство Божие, т.е. рождение духа — центр всего — не достигается никакими другими путями, как только через вольное самораспятие ветхого духа человеческого. Это соблазн для иудеев и безумие для эллинов, но это так. И именно вольное, сознательное умерщвление в себе ветхого мира, его утешений, страстей, похотей и радостей, якобы имеющих сейчас смысл.

Тянутся люди к зрелищам, конечно, только от скуки, от пустоты духовной, от тонкого духовного уныния.

Какой-то край театрального искусства подходит вплотную к чистому духу, но эти крупицы чистого духа, которые лежат еще в тех или иных драматических произведениях, являются такими песчинками в огромной пустыне антиблагодатного театрального творчества, что указывать на них как на возможность «оправдания» театральных путей к чистому духу Царствия Христова в наше время решительно поздно. Театр, если для некоторых «романтиков-христиан» и являлся еще недавно чем-то обещающим, культурным, то теперь его участие в христианской культуре такое кинематографически-быстроразлагающее, что малое стадо Христовой Церкви нуждается сейчас в самом решительном отмежевании от уже откровенно бушующей культуры царства чужого духа. Обезсоливание христианского общества пошло гигантскими шагами с появлением широкой культуры театральных развлечений (кинематографа).

Театральный гипноз утишения боли мира — вывод из жизни реального мира — усыпляет бодрственное состояние духа человеческого, не говоря уже о том, что заваливает, массово засоряет психику настоящим мусором «душевных» (1 Кор.2,14; 15,44) безблагодатных переживаний. Что могут дать душе те драматурги, которые будут интересны массам? Мусор, пену страстей, ничтожных переживаний и мечтаний непреображенной во Христе души. И этим гипнотически будет питаться душа христианина, призванная для великих и чудных откровений духа, та душа, к которой ангелы Божий сходят и от которой восходят к Творцу миров! «Отныне узрите,— говорит Бог,— небо отверстым и ангелов Божьих, сходящих и нисходящих к Сыну Человеческому». А христиане еще жадно сидят перед занавесами и экранами, за которыми и на которых их утешают «животно-образные», а иногда и «демонообразные» переживания.

Зрелище так вросло в плоть общества, что и сейчас еще есть христиане-идеалисты, думающие приспособить его для других высоких целей. Другие идеалисты защищать его будут упорно и всемерно, как «искусство», как «культуру» человечества. Третьи, принципиально согласившись с нами, «тем не менее» и «отчасти» — не согласятся. Это люди, боящиеся заострить истину. Еще недавно бывшие вне ее сознания, они теперь боятся стать «нежизненными» в мире и потому чувствуют потребность в своих оглаживать всех маловерующих и неверующих, к которым обращаются с благовестием христианской культуры: «вы нас, верующих, не бойтесь, мы не страшные; мы и танцуем, у нас есть и театр»... Не осуждаем этих людей, имеющих добрые намерения. Но путь апостольского благовествования был и есть иной.

Жизнь не нуждается в театре. Она — истинна, он — ложен. Тот, кто отойдет от «своего» театра, от своей игры, от развлечений в себе самом, тот отойдет и от внешнего театра, ибо увидит, что внешний театр лишь продолжение внутреннего. Совсем не случайно, как мировое знамение, первое соприкосновение Евангелия с театром вылилось кровью мучеников на песках римских арен.

«Не пришивают к ветхой одежде заплаты из небеленой ткани». Ветхие мехи, ветхие одежды мира — театр. Молодое вино Царствия Божия нельзя вливать в них. Кто думает, что можно, и захочет обуздать океан этой ветхой жизни, тот погибнет в его волнах.

Последним оправданием «романтиков-христиан» является образ Богослужения. Говорят: «Театр вышел из религии». Да, так же как Денница из ангельского мира, как разлад гармонии духа из Денницы. Театр действительно вышел из связи человека с Творцом и является теперь разъединителем духовной гармонии Царства духа; вернее, отражает это разъединение человека с Творцом.

То, что театр вышел из религии, видно по тому, что он потом вошел в нее («театральность» богослужения, ущерб духа). Он вышел из нее, чтобы возвратиться, и против этого возвращения нужно бороться всеми силами. Надо освободить храм от концертной культуры; священнослужителей — от власти молящихся как «зрителей».

Богослужение есть положительный пример сущности жизни. Театр — отрицательный. Жизнь — не игра, но истина. Величайшая пропасть между этими состояниями. Театр играет, как играет вся ветхая жизнь человека. Богослужение — истинное — живет высшей жизнью и открывает эту истину высшей жизни низшему плану, в котором сейчас находится человек.

Газета «Красноярский благовест»