Пишу свою судьбу до точки

ВОЛЬНОМУ ВОЛЯ, СПАСЁННОМУ РАЙ

Голос у него не монашеский. Голос такой, что человека слабонервного может и вывести ненароком из душевного равновесия. Знакомьтесь: отец Герасим, иеродиакон Свято-Введенского женского монастыря в городе Иваново, насельник Сергиевской пустыни. Года два-три я просил его рассказать читателям о его пути к Богу. И получив благословение о. Амвросия, мы говорим в его келье. Отец Герасим начинает разговор так:
— Во-первых, я должен сказать искренне, что раньше я был человек неверующий, и именно поэтому совершил массу серьёзных — нет, не проступков даже, а преступлений, — которые и привели меня в места лишения свободы. Сейчас мне 47 лет. Последний раз я получил семь лет за разбойное нападение (146-я статья УК РФ). В общей сложности пришлось мне отсидеть около 17 лет строгого режима.

СРОК
Не спрашивай: «За что?»,
не спрашивай: «Когда?»
Сидишь — сиди, не предавайся горю,
Ведь срок есть восхождение на гору,
С которой открываются года.

Займи себя значеньем мелочей,
С вниманьем отнесись к любому звуку.
Постигнешь эту мудрую науку,
Тогда поймёшь, что срок твой был —
ничей.

А на свободе снова будут сны,
И в чём вина, как прежде, — неизвестно.
И, падая в беззвёздный сумрак бездны,
Очнёшься с ощущением вины.

А это значит: в жизни есть закон.
Мы все сидим, не разбирая срока, -
Надзорная инстанция у Бога, —
И всех отпустят, чтобы видеть сон.
Кирилл Подрабинек, р. 1952 (№ 3, 157)

К Богу я пришёл, отбывая наказание последним сроком — как я уже сказал, семь лет за разбой. Именно тогда, в лагере, я начал задумываться о том, есть Бог или нет и почему с нами происходят вещи необъяснимые, но, по-видимому, не случайные… Повстречался мне тогда один верующий человек, бывший преступник, вставший на путь исправления… Я спросил у него: «Как, по твоему мнению: есть Бог или нет?» Он отвечает: «Веришь или нет, но за неделю до моего освобождения…» И рассказал такую поразительную историю. Получилось так, что по выходе из тюрьмы комиссия назначила ему административный надзор. Это значит, что, будучи выпущенным на свободу, он должен каждое 5-е, 15-е и 25-е число отмечаться в милиции, с 8 вечера до 8 утра находиться дома и вести такой образ жизни, что тише воды, ниже травы. Он решил (справедливо решил, надо сказать), что в данном случае такое постановление незаконно, — и говорит комиссии, что не согласен. Они отвечают: «Мы тебя не спрашиваем, согласен ты или не согласен, — мы вынесли постановление, а ты распишись». Он отказывается поставить подпись. Они: «Тогда мы напишем, что ты от подписи отказался». А он: «В таком случае я объявляю сухую голодовку до тех пор, пока не приедет прокурор по надзору и не опротестует ваше постановление, потому что у меня последнее время нету правонарушений никаких, и я имею право обжаловать ваше решение». Начальник колонии ему: «Ты что, нас пугаешь, что ли? Наденьте ему наручники, отведите его в изолятор!» Вот он идёт в изолятор и думает: «Дурак я, дурак! Зачем я дал волю языку? Ведь теперь предстоит сухая голодовка — не есть и не пить!.. А я, как человек гордый, не откажусь от своих слов — скорее сдохну тут…»
Воздух горестно пахнет весной. Звонко падают с крыши капели. Я лежу в одиночке сырой на холодной тюремной постели. Я лежу и считаю часы… Я ни в чём не виновен, поверьте! Жду, когда покачнутся весы, дрогнут гирями — жизни и смерти. Жду, когда среди серых камней моё сердце стучать перестанет. Гиря смерти, увы, тяжелей, гирю жизни она перетянет. Я лежу, а решётка окна режет небо моё на кусочки. Я лежу… И молчит тишина моей узкой сырой одиночки.
Николай Домогаров, р. 1963 (№ 3, 104)

— Но ведь теперь с голодовками борются — применяют искусственное кормление: трубки какие-то в пищевод засовывают…
— Сейчас система такая, что навряд ли кто-то будет этим заниматься. Может быть, помереть и не дадут, но человек выйдет из тюрьмы уже инвалидом. Идёт он к изолятору, и вдруг у него такая мысль появляется (наверное, Ангел Хранитель послал): «Помолись Богу!» Он начинает молиться так: «Господи, если Ты есть на самом деле, помоги мне, выручи. Я не знаю, как мне быть, что делать…» Пришёл в камеру и пять дней не ел, не пил… Есть-то не хочется, а пить хочется очень сильно… Налёт во рту такой, словно зубную пасту жевал. Он опять: «Господи, помоги мне! За что такая мука? Я честно отсидел весь срок…» И на девятый день… А я слыхал, будто бы медики говорят (не знаю, правда это или неправда), если человек не пьёт воду, то на девятый день печень его самопроизвольно начинает выделять ацетон и сама себя разрушает. Он это вспомнил и опять взмолился: «Господи, если Ты есть, помоги мне!..» И вдруг он как будто бы в забытьё впал: сознаёт, что в камере лежит, а потолка нет. А с небес, как по лестнице, сходит Иисус Христос и несёт чашу: «На, глотни!» Он три глотка сделал и погрузился в глубокий сон. А когда пришёл в себя, то уже не хотел ни есть, ни пить. А на душе такая радость и лёгкость, как будто стакан хорошего вина выпил. Начали ходить контролёры, врачи — давление меряют: почему это он не жалуется, лежит спокойно, улыбается ещё?.. Говорят: «Ты прекрати издеваться над нами!» Приехал прокурор, подписал постановление об отмене… И вот, выйдя на свободу, мой знакомый изменил свой образ жизни и ушёл в монастырь.

Во дворе тюремном на берёзе,
Весь в заре от брюшка до бровей,
Уголовной жизни, словно розе,
Напевает песни соловей.

Уж давно умолкли разговоры.
И, душою всякий звук ловя,
Слушают грабители и воры
Золотое горло соловья.

Соловей сидит на синей ветке —
На остывшем сердце тает лёд:
Человек сидит в железной клетке,
А душа от радости поёт.
Священник Леонид Сафонов (№ 5, 110)

Эта история меня очень удивила, но нельзя сказать, что я тотчас после неё пришёл к Богу. Всё было несколько сложнее. Познакомился я ещё с одним человеком (он сейчас священник). Рассказываю ему: «У меня в последнее время начались неприятности — не знаю почему. Я никогда в жизни крестик не носил, а однажды надел крестик — и потом отдал его в изоляторе. После этого-то и начались неприятности. Не от этого ли, что я крестик отдал?» Он отвечает: «Да, от этого». Я спрашиваю: «Что же такое этот крест, почему из-за него у меня могут быть неприятности?» Он: «Крест — это оружие, его нам Бог дал на врагов невидимых и видимых и освятил его Своею кровью; поэтому тебе надо просто надеть крестик церковный, и все нападки прекратятся». Я надел этот крестик и спрашиваю: «Ну, а если Он — Бог, то почему Его приколотили к кресту?» Он, как сумел, объяснил мне значение Крестной Жертвы. Я говорю: «Значит, Бог может помогать и сейчас?» — «Конечно, может! Не то что может, а подлинно помогает всем людям». — «Как же с Ним можно вступить в контакт? С человеком могу разговаривать, спрашивать его, а с Ним как?» — «С Ним тоже можно разговаривать. Можно мысленно к Нему обращаться, можно вслух и шёпотом можно… Но желательно так, чтобы никто не видел, никто не слышал, потому что тебя могут счесть за ненормального». — «Какими же словами к Нему обращаться?» — «Да самыми простыми словами: Господи, так и так, помоги мне! Хочешь, я тебе дам молитвослов — будешь молиться по молитвослову. И увидишь скорую помощь». Я говорю: «Так это Тот Самый Иисус Христос, который у нас на иконах? И Божия Матерь?» — «Да. Есть Иисус Христос, есть Матерь Божия, Никола Угодник, Сергий Радонежский — все наши святые. Это — чистая сила. Есть нечистая сила, а есть чистая, святая сила, наша защита и наша помощь, которая всегда и везде, которая не посрамит тебя, если ты к ней обратишься». Думаю: ладно, надо попробовать. Зашёл в каптёрку, закрыл дверь… Один остался… Говорю: «Господи, если Ты есть, помоги мне! Ты знаешь, у меня проблемы такие и такие…» Начал к Нему обращаться, и Он начал мне действенно помогать. Думаю: «Вот это да!» Если, допустим, не было у меня чего-то необходимого, — после молитвы тут же начинает появляться. Откуда? И так неожиданно, и так необъяснимо, так… Понятно, что не случайно это. И чем больше я к Нему обращался, тем больше Он мне помогал. Но порой и не помогал… Я пошёл к тому человеку, говорю: «А почему Он не всегда помогает?» Он отвечает: «Тебе бы лучше встретиться с батюшкой Амвросием, он с матерью Иоанной ездит по тюрьмам. Они тебе подскажут, в каком направлении лучше идти». Надо вам сказать, что как раз на днях у нашей столовой появилась большая афиша: мол, приезжает духовник ивановского Свято-Введенского монастыря архимандрит Амвросий (Юрасов), и все желающие исповедоваться могут записаться. Я тогда прочёл эту афишу и посмеялся: «Вот дурачки! Нашли о чём оповестить! Кто же из нас пойдёт исповедоваться?!» А того я не думал, что Господь в эту минуту на меня посмотрел, — и вышло так, что сам же я на эту исповедь первым побежал. Ждал этой исповеди, за день уже ходил возле бараков: когда же приедет архимандрит?.. Если честно сказать, я боялся в первый раз исповедоваться, потому что диавол много различных страхов внушает. Может быть, и магнитофон у этого Амвросия где-нибудь в кресте вмонтирован, и что вся моя исповедь пойдёт в КГБ, потому что все священники на учёте, тем более если они ходят в тюрьму…
— Какой это год был?
— Думаю, 1995-й… Как же быть? Обо всём говорить боязно, а если я не буду обо всём рассказывать, — смысл исповеди теряется… И эти дня четыре перед приездом отца Амвросия я находился в постоянном размышлении. Работ у нас тогда не было, и я ходил и только об этом думал. А потом решил: «Да будь как будет, — если есть Бог, так Он меня защитит. А если Его нету, то смысла совершенно никакого в жизни нет. Господь даёт нам жизнь вечную, отчего и временная приобретает смысл. А если жить, как собака: умер и закопали, — то зачем тогда вообще родиться?»
— Это вы тогда так думали или сейчас так говорите?
— Это я уже тогда так думал. В общем, я решился. Когда батюшка Амвросий прочитал молитву перед исповедью, на меня сошло какое-то вдохновение и я рассказал всё как есть. И потом попросил его духовных наставлений. Он мне сказал, как отныне вести себя и чем заниматься, какую литературу читать и как дальше двигаться к Богу. А меня именно это и интересовало: как приближаться к Богу, — потому что было такое чувство, будто я стою на одном месте и к Богу приблизиться не могу, словно Он меня не подпускает. А батюшка мне говорит: «Тут дело такое. Представь: попросил у тебя человек 100 рублей взаймы. Ты ему одолжил. Через день он опять просит, — ещё старый долг не отдав. Ты ему вновь одолжил. На другой день — то же, и на третий, и на четвёртый… Но безконечно это не может продолжаться!..» Я говорю: «Ну, а что нужно Богу от меня? Как отдать Ему долг?» — «Ему нужно, чтобы ты исповедовался и принёс плоды покаяния: для начала — бросил курить, перестал смотреть телевизор, матом бы не ругался, одевался нормально, и чтобы вёл себя, как порядочный человек. И ты увидишь, какая разница будет». Я думаю: «Неужели это так? Надо попробовать!» Но меня брало смущение: вроде как сделка получается у меня с Богом — я Ему одно, а Он мне за это платит чудесами… Потом мне объяснили, что есть три ступени восхождения: первая ступень — когда человек находится в состоянии раба и всё исполняет ради того, что боится будущего наказания; вторая стадия — когда он в качестве слуги и служит Богу за плату, а третья — когда он в качестве сына, и надо стараться достигнуть этого сыновства, но сразу на третью ступень не поднимешься.
Создали мы православную общину, выпросили комнату у администрации, и я в этой молебной комнате целыми днями пропадал: мне так там нравилось!..
— А как неверующие заключённые относились к вам?
— Все по-разному. Одни думали, что я сошёл с ума. Но, поговорив со мной, видя, что я в здравом рассудке и мыслю даже более здраво, чем раньше, они недоумевали. А другие даже и не пытались понять. Третьи пренебрегали…
— Агрессии не было?
— Агрессии не было, потому что я сам в преступном мире имел порядочный вес. Ко мне претензий предъявить никто не мог, потому что знали, что у меня собственная голова на плечах. Администрация очень изменила ко мне отношение: с одной стороны, начала препятствовать, а с другой — начала помогать. Так мало-помалу прошло пять лет. Когда пять лет уже подходили к концу, я сказал сам себе, стоя перед иконами: «Положись на Бога. Как Господь управит, пусть так и будет. У первого же священника, который придёт к нам, спрошу, как мне быть после отсидки». Отца Амвросия не пускали в то время к нам. Вышел я из тюрьмы — и прямиком к знакомому священнику, к отцу Митрофану, — а он тут же посадил на маршрутку, и мы приехали к батюшке Амвросию. Вышла и мать Иоанна, и отец Амвросий оказался на месте… Но в тот раз я в Свято-Введенский монастырь не попал, а стал насельником другого ивановского монастыря. Монастырская жизнь меня не тяготила, но не устраивала меня та духовная практика, которая была в обычае в той обители. Там монахи во главе с настоятелем занимались психическим программированием. Я так игумену и сказал: «Считаю, что это вредная практика!» Все всполошились… Братия мне заявили: «Неужели ты умнее всех нас? Это гордость твоя в тебе говорит! Мы, двадцать человек, три иеромонаха, два иеродиакона советуем идти этим путём, а ты не слушаешься опытных людей. Да ты, брат, в прелести и в гордыне!» Целый год я там жил, работал в трапезной, варил для них кашу, но на занятия старался не ходить. Тем не менее игумен говорит мне однажды: «Давай я тебя постригу». Я решил сперва посоветоваться с отцом Амвросием. Батюшка говорит: «Не надо там постригаться!» Я так игумену и доложил, а он мне: «Ты уж или Амвросия слушайся, или меня». — «Я батюшку Амвросия буду слушаться». — «Вот к нему и езжай, а у нас больше не появляйся!»
Уехал я и попал сперва на Романовское подворье. Здесь начал заниматься строительством. Я раньше строительством как профессионал не занимался, не было у меня такой специальности. Но я понятливый. В школе я учился нормально и не видел в этом ничего такого сложного: мне достаточно было раз объяснить, чтобы я понял. Так и тут вышло.

МОЛИТВА МОНАХА
В новый дом Твой ухожу без шума.
Господи! Да расточи в туман
Скудных дел заношенную шубу,
Тела горемычного кафтан.           

Смерду Твоему пошли простому
Власяницу новую, дабы
Мог принесть я к Твоему престолу
Истинно нетленные дары.

Строго смотрят праведников лики
В полутёмном ладанном тепле.
— Нет на свете подвигов великих,
Недоступных времени и мгле.

— Есть! Пошли умение и силы
Поразить увёртливую тьму.
Дай проникнуть в огнь невыразимый,
Неподвластный нашему уму.
Юрий Ключников, Новосибирск, р. 1930 (№ 1, 9)

— А чем можно укрепить веру?
— Как-то раз один человек мне говорит: «Я читал книжки, но ни разу не видел человека, который бы всё раздал нищим и ушёл бы к Богу. Такого на самом деле не бывает». Я ему отвечаю: «А я тут сижу и думаю, что в лесу грибов нет. Не может их там быть — я в этом уверен, хотя в лес не ходил. И ты ещё и не ходил в лес-то, а уже уверенно судишь о том, что там есть, а чего нет». Думаю, такие вопросы безпокоят любого православного христианина, но любой православный христианин должен держать свою духовную жизнь в тайне, делать всё сокровенно и обсуждать свои дела только с духовником. Но делать добрые дела всякий должен обязательно, потому что именно за счёт таких дел и укрепляется наша вера. Потому и в Евангелии сказано: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.
Сейчас я занимаюсь строительством по послушанию…
— Вы много здесь построили — и так красиво!..
— Да разве это я построил! Это всё Божия благодать, это молитвами Сергия Радонежского, молитвами батюшки Амвросия…
— Конечно, но ведь без рук-то человеческих всё равно ничего бы не было.
— Есть много людей, которые тут были заняты, и они имеют ничуть не меньшие заслуги, чем я.
— Это ваше смирение говорит. Это хорошо.
— Нет, не смирение. Вот назначь меня сейчас каменщиком — я не смогу ничего сделать. Или на строительство коровника… Что я там сумею?..
— Зато вы руководить можете, организовывать! Открыть способность в человеке — это большое дело.
— И опять я отвечу вам, что всё это даётся благодатью Божией. А если я начну подробно рассуждать и размышлять о своих талантах, то Господь у меня может их забрать. Лучше об этом не думать: получается — и получается, и слава Тебе, Господи! Конечно, хочется, чтобы в мире осталось что-нибудь хорошее после тебя, но диавол порой присылает различные мысли… Мне нравится трудиться, потому что когда трудишься, то видишь воочию плоды своего возрастания. А до этого я жил здесь года два, постоянно ходил в церковь, поклоны делал, акафисты, каноны читал, а результата никакого не видел: сколько ни тружусь — всё как в бездонную бочку… И я даже в уныние приходил…
— Вы делатель больше, чем молитвенник.
— Да. А когда занялся строительством, пришла другая беда… Я даже батюшке исповедовался в этом… Служу в алтаре, а в голову мне лезут посторонние мысли: сколько кирпича нужно привезти, сколько песка… Я батюшке говорю: «У меня в голове сумбур — о всякой чуши думаю, только не о службе!..» Он говорит: «Это по немощи нашей… Это ещё не беда, что ты о строительстве думаешь: строительство — твоё послушание, вот у тебя мысли и заняты послушанием. А не будет у тебя занятия, и полезет тебе в голову такое, что не приведи Господи…» Тем не менее стараюсь молиться. Но тут тоже надо сказать: помнится мне духовный совет, который я услышал, будучи новоначальным… Мне тогда сказали: «Ты больно-то на свою молитву не надейся». — «Как это понять? Что ж мне, не молиться?» — «Молиться надо, но ты подумай, кто ты такой? Ты ведь грешник. На церковную молитву надеяться — вернее будет. У собратьев проси их молитв, у священников, у людей праведных, — и потихонечку они тебя вымолят. Но и сам молись, сам трудись, не отчаивайся». И с тех пор стараюсь заниматься и делом, и молитвой одновременно, потому что знаю: если я строю храм — значит, братия молится за меня, а Бог слышит их молитву и даёт мне благодать. Каким образом? Бывает, что от работы выбиваешься из сил, — именно в такие моменты Господь и помогает. В прошлом году, например, Господь сподобил меня съездить в Иерусалим. Побывал я в Иерусалиме, в Назарете, в Вифлееме и набрался там такой благодати, что мне хватило ещё на целый год. А в прошлом году опять душа затосковала. Я говорю: «Батюшка, всё, не могу!» А Господь взял и управил так, что я очутился на Афоне. Был на Афоне, в Греции, в Метеорах, служил диаконом в Бари у Святителя Николая. И опять столько благодати привёз…
— Я, отец Герасим, рассказывал вам о Романе Рудине — заключённом из «Чёрного дельфина»… Он писал к нам в газету, обвинял весь свет в своих собственных грехах, жаловался на то, что с ним несправедливо поступили, — с ним-то, который своими руками убил четырёх человек!..
— Может быть, он просто чего-то не понимает? Ему бы жития святых почитать — у него бы прояснилось в голове. Откуда нам черпать духовные силы, если не из житий? Без духовного чтения православный человек не может возвышаться. Ещё ему нужно познакомиться с таким церковным человеком, которого бы он уважал. Или он может уважать только сам себя?
— Я думаю, что он только себя любит.
— Ну, с таким человеком надо просто прекратить общение! А может быть, он больной? Если человек никого не слушает, никого не уважает, если замечает во всём мире только себя самого, то вообще-то это признак… Разве у него нет духовника, нет духовного наставника?
— Ну, я очень сомневаюсь…
— Тогда о чём и говорить! Тогда я совершенно уверен, что ему старается навязать свою волю диавол. Думаю, что в данном случае этого человека нужно ещё строже оградить от общения с окружающими. Или, может быть, назначить ему соответствующий курс лечения?.. Или, если возможно, найти духовника — такого человека, который сумеет что-то растолковать, — раз этот парень не понимает человеческих слов.
— Отец Герасим, дорогой!.. Духовника нельзя навязать, вы же знаете.
— Да ты познакомь просто: если духовник настоящий — он сразу сумеет задеть душу, — ваш заключённый к нему и потянется… А от себя я бы сказал этому Роману вот что… Надеюсь, эти слова будут многим полезны. Я раньше не был монахом, был преступником, отбывающим наказание… Томился в неволе — и, конечно, рвался на свободу: вот бы освободиться! скорее бы! скорее!.. А теперь я понял одну удивительную вещь: для православного человека, особенно для монаха, в тюрьме гораздо легче, чем даже в монастыре. Зачастую это так. Да, представьте себе: зачастую! Я даже рад был бы поменяться с ним местами. Куда страшнее самого строгого тюремного заключения — страдать от пожирающих нас страстей: вот что поистине мучительно, вот чего я и врагу не пожелаю. Это я хочу передать Роману и всем вашим читателям.
— Спасибо вам большое за беседу, отец Герасим. Должен вам сказать, что я нашёл в ваших словах нечто душеполезное. Не зря состоялась эта встреча, не зря!
***
…А ещё отец Герасим пишет стихи. Вот, например:

Волга! Сколько ты в себе таила,
Детства босоногого краса!..
Вольными просторами манила
Звонкие ребячьи голоса.
Волга! Это много-много воли!
Волга! Это песня для души!
Но пришлось испить мне горькой доли
Из колодца в лагерной глуши.
Жалко, если жизнь идёт без толка,
Если светлых дней наперечёт.
Почему во мне все видят только волка?
Скоро ль жизни будет поворот?
Но, коль сохранит Господь бродягу,
Если суждено мне вольным быть,
Я на берег как мальчишка лягу,
Буду Волгу целовать и пить.

* * *

А потом мы встретились с монахиней Павлиной, насельницей Романовского подворья, с которой дружим уже много лет. И дружба наша особая, монашеская: я посылаю ей с оказией или по почте святоотеческие книги, «былинки», иногда пишу короткие SMS-поздравления, она же молится за грешного раба Божиего Александра.
Мы прошли мимо пасеки, чтобы где-нибудь удобно устроиться и поговорить, и меня больно укусила пчела-стражница. Но мы всё одно пообщались.
И приезжала она в монастырь, где пчёл не было, но жара словно давила к земле. И мы ещё от души поговорили. Я привёз подруге маленький вентилятор с прищепкой, и нужнее подарка в опять жаркое лето, наверное, и придумать не мог. Теперь, Бог даст, встретимся в грядущем году…
P.S. Получаю от матери Иоанны (Смирновой) неожиданную весть:
Из постановления епархиального совета Ивановской епархии от 9 декабря 2011 года.
 «Настоятельнице Введенского женского монастыря г. Иваново игумении Марии (Перепеча) в срок до 10 января 2012 г. обезпечить создание на одном из монастырских подворий мужской монашеской общины;
в состав данной общины включить всех лиц мужского пола (священнослужителей, монашествующих, послушников и трудников), ныне проживающих на территории монастыря; старшим священнослужителем данной мужской монашеской общины назначить духовника обители архимандрита Амвросия (Юрасова); для размещения священнослужителей на период несения ими в монастыре седмичной череды настоятельнице Введенского женского монастыря г. Иваново игумении Марии (Перепеча) подготовить место проживания за пределами монастырской ограды». 

Монахиня Иоанна:  «Объясняю - распоряжение епископа Иосифа.
Формальный повод - иеродиакон Апеллий разрешил подростку (с согласия родителей) переночевать в монастыре. Иеродиакона перевели в другой монастырь - мужской. А нас всех...
Теперь и вас мы принять не сможем - запрет на въезд всем лицам мужского пола». Ну вот и кончились мои многолетние поездки в любимый монастырь…