|
Православная Церковь об оккультизме. Дороги,
ведущие в ад
Сквернословие
Срамословие присуще всем векам, местам и народам. Порок
этот есть наследие чисто языческое. Он всецело коренится
в фаллических культах древнего Востока, начиная с
«глубин сатанинских» (Апок. 2, 24) и темных бездн
разврата в честь Ваала, Астарты, Хамоса и проч. и кончая
классическими пережитками последнего. Причем порок этот
и какое-то тайное странное тяготение к нему стоят в
прямой зависимости от того, насколько близко стоит
человек к Богу. И если он отодвигается от Бога, то
тотчас же начинает входить в область сатанинскую и
приобретать эту скверную привычку — призывать вместо
Бога имя лукавого и вместо Божественных вещей поминать
срамные.
Скверные
чудовищные выражения (матерная брань) суть на самом деле
молитвенные формулы, Обращенные к демонам. Это не просто
легкомыслие, не просто грубая шутка, не простое
колебание воздушных волн. Произнося страшные заклинания,
человек вызывает и привлекает к себе гнуснейших бесов,
приносит сатане противоестественную словесную жертву! Он
делается колдуном, магом, чародеем Посредством самых
смрадных приемов.
Сквернословие выявляется не только на словах, но и в
письме, у писателей, а у «неграмотных» выливается в так
называемую «заборную литературу». И этот вид порока не
только отличительная особенность нашего времени, но был
всегда и везде. В древнем мире «заборная литература»
была распространена не меньше по качеству и по
количеству, чем у нас. Порча стен окрашенных известкой
или беломраморных домов прекрасной Эллады и Рима часто
приводила хозяев в отчаяние и заставляла их вывешивать
следующие объявления: «Прошу здесь ничего не писать».
Подобные же предупреждения красовались в общественных
местах, потому что и они не были застрахованы от
похабников. Безстыдными надписями иногда исчерчивали всю
стену дома, так что прохожие возмущались до глубины
своей языческой души и сами, в свою очередь, прибавляли
новую надпись, изливая в ней свое негодование.
Православная Церковь всегда запрещала сквернословие,
злоречие, бранные выражения. А матерщина и является
сквернословием наимерзейшим. Кстати, Церковь запрещает и
чернословие (чертыхательство).
Святой
апостол Павел повелевает: «...блуд и всякая нечистота...
не должны даже именоваться у вас, как прилично святым.
Также сквернословие и пустословие и смехотворство не
приличны вам, а, напротив, благодарение; ибо знайте, что
никакой блудник, или нечистый... не имеет наследия в
Царстве Христа и Бога» (Ефес. 5, 3—5). Еще прямее
апостол Павел говорит в Послании к Колоссянам, 3, 8: «А
теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие,
сквернословие уст ваших».
В Ветхом
Завете, если сын злословил отца или мать, его при
свидетелях насмерть побивали камнями. Так же поступали и
с проститутками-блудницами.
В
христианстве смертными грехами считаются не только «семь
смертных грехов», особенно тяжких:
убийство, воровство, блуд и
прочие, но и всякий нераскаянный грех. Ибо, поскольку
грех нераскаян, он остается навечно и влечет к
отлучению, отделению от Бога, что и является духовной
смертью.
В Писании
сказано: от слов своих оправдаешься — и от слов своих
осудишься. Злые слова убивают не только тех, к кому они
обращены, но и тех, кто их произносит. Не случайно
проклятие поражало насмерть. И словом же воскрешали
мертвых, исцеляли больных. Худые слова наказуемы, как и
худые дела.
Святые
отцы и учители Церкви в первые века христианства, когда
христиане постоянно сталкивались с развратными
язычниками, были вынуждены непрестанно напоминать
верующим об их высоком звании и о том, чтобы они
охраняли себя и опасались, как бы им не заразиться самим
той же смрадной привычкой, которой больны язычники.
Вместе с тем они разъясняли, в чем состоит истинное
существо порока.
Так,
Климент Александрийский в конце еще 2-го века по Р.
X.
читал на своих лекциях слушателям катехизаторской школы
в Александрии, готовившимся к принятию христианства: «От
неблагопристойных речей мы не только сами должны
воздерживаться, но строгостью своего взгляда,
отворачиванием головы, так называемым морщением носа, а
часто и жестким словом намордник набрасывать на уста и
тем, кто вдается в такие речи». Ибо исходящее из уст,
как говорится, оскверняет человека (Мф. 15, 18).
Вот что
говорил святитель Иоанн Златоуст: «Лучше извергать
гнилость изо рта, нежели сквернословие. Если у тебя
дурно пахнет изо рта, то не прикасаешься к общей
трапезе, но когда в душе твоей такой смрад, скажи мне,
как ты дерзаешь приступать к Тайнам Господним? Если бы
кто, взяв нечистый сосуд, положил его на твоей трапезе,
такого ты, избив палками, прогнал бы; скажи теперь,
ужели ты не думаешь прогневать Бога, когда на трапезу
Его (а уста наши и есть трапеза Божия, когда мы
приобщаемся Таинства Евхаристии) приносишь слова,
гнуснейшие всякого нечистого сосуда? Да и как может быть
иначе? Ничто так не прогневляет Его, Святейшего и
Чистейшего, как такие слова; ничто не делает людей столь
наглыми и безстыдными, как когда они говорят и слушают
подобные слова».
Грех этот
настолько немаловажен и достоин всякого внимания к
своему искоренению, что Церковь выносила этот вопрос на
обсуждение даже на своих соборах, считая необходимым
обращаться к содействию и государственной власти,
особенно в тех случаях, когда язычники позволяли себе
срамно выражаться в священных для христиан местах.
Как же
христианину вести себя в присутствии сквернословов? Тут
же обратиться умом к Богу, вооружиться Иисусовой
молитвой и, если нельзя убежать, — переносить брань с
терпением и осуждением себя самого. Вот пример.
Рассказывает о своем духовном отце и старце,
иеросхимонахе Александре, затворнике Гефсиманского скита
(близ Троице-Сергиевой лавры), его ученик, тоже
известный старец, схиигумен Зосимовой пустыни о. Герман.
«Однажды к
о. Александру пришел мирской человек и начал говорить
разные мерзости и про себя, и про других. В то время в
келлии старца был келейник его; он не вытерпел, что
пришлось ему слышать от рассказчика, и, не желая долее
слушать, вышел После келейник, пришедши к старцу,
спросил его:
— Батюшка,
простите, я соблазнился, слыша слова, которые говорил
Вам тот мирянин. Я думал, и вам слушать это мерзостно?
Отец
Александр на это ответил ему:
— Я не
слыхал ни слова, — в это время ум старца был занят
молитвой. — и ты хорошо сделал, что ушел; не нужно бы
совсем слушать с самого начала: немощные духом бегают от
этого...»
Газеты
«Русский вестник» (1993 г.) и «Свет Православия» (1994
г.) |
