Сундучок воспоминаний

МАМА — ПРАЗДНИК ЖИЗНИ НА ЗЕМЛЕ

Я понимаю, что последняя «былинка» оставила в вашей душе тяжёлый осадок. Единственное утешение: этих нелюдей от рода человечьего не так много, но смутные времена не дают надежды, что их не станет вовсе. Но недолго топтать поганцам землю — если не здесь, то на Страшном суде услышат они суровый приговор…

Давайте поставим стихотворный памятник нашим любимым мамам.

КОМУ ТЫ НУЖЕН?

Я как будто занедужил, слышу голос за спиной: — Ну, скажи, кому ты нужен, кроме матери родной? Кто поймёт и не осудит, лист почтовый теребя, кто печаль твою остудит, кто поплачет за тебя?.. Ну, а если нет спасенья, мир, как жуткое кино, — под кладбищенской сиренью твоя матушка давно, если дом твой перевьюжен, если окна без огней, ты скажи, кому ты нужен, кроме Родины твоей? Кто-то в гору, кто-то в нору, и жена, махнув с крыльца, сыщет новую опору, сменит камень у кольца, но на дальнем перегоне будут душу согревать две горячие ладони, это — Родина и мать! Потому опять и снова, словно вены на руке, — два заветных этих слова рядом в русском языке. Пусть сияют, завлекая, чужедальние края… Там, где матушка родная, там и Родина твоя! Анатолий Пшеничный, р. 1948

          НА МОГИЛЕ МАТЕРИ

Сквозь гул Москвы, кипенье городское

К тебе, чей век нуждой был так тяжёл,

Я в заповедник вечного покоя —

На Пятницкое кладбище пришёл.

Глядит неброско надписи короткость.

Как бы в твоём характере простом

Взяла могила эту скромность, кротость,

Задумавшись, притихнув под крестом.

Кладу я розы пышного наряда.

И словно слышу, мама, голос твой:

«Ну что так тратишься, сынок? Я рада

Была бы и ромашке полевой».

Но я молчу. Когда бы мог, родная,

И сердце положил бы сверху роз.

Твоих забот все слёзы вспоминая,

Сам удержаться не могу от слёз.

Гнетёт и горе, и недоуменье

Гвоздём засело в существо моё:

Стою — твоё живое продолженье,

Начало потерявшее своё.

          Василий Казин, +1981

ПАМЯТЬ О МАТЕРИ

Поют соловушки. Вода играет, высокая, ознобно-заревая. Сады цветут… А мама — умирает, об этом смутно лишь подозревая. Скрывает и меня пытает взглядом, насторожась, просительно-сурово, уж не таю ли что… И с вами рядом, всех уверяет, что совсем здорова. Но кашель — я тревожно слышу в полночь — подушкой глушит… Слышу на рассвете: как маленькая, мать свою зовёт на помощь, хоть матери давно уж нет на свете. И в замиранье соловьино-звонком — больнее боль, родимая роднее… И сам, немолодой уже, ребёнком я чувствую себя пред нею. Дмитрий Ковалёв, +1977

          МАМА

Мама чуточку горбится,

Оттого что стара.

Мама ходит по горнице,

Блеск наводит с утра.

Водит мокрою тряпкою

По кровати резной.

Руки мамины дряблые,

Как картошка весной.

А в окно сивой мордою

Мягко тычет зима.

До чего ж мама гордая,

Всё сама да сама!

У меня руки белые

И не мятая кость.

Ничего я не делаю.

Не положено — гость.

Отираюсь безсовестно

Целый день у стола.

Мама смотрит так солнечно

На меня из угла.

Очень хочет не горбиться,

Мол, ничто не берёт…

Пахнет ладаном горница,

Хвойный след от ворот.

     Николай Година, р. 1935, Челябинск

     НАД ПОРТРЕТОМ МАТЕРИ

Над этим стареньким портретом

я наклонился, не дыша:

каким неистребимым светом

озарена твоя душа!

Как будто не смотрело горе

в твои спокойные глаза…

Но я-то знаю: в самом горле

застряла горькая слеза.

     Вячеслав Кузнецов, СПб, +2004

МАМА БОЛЕЕТ

Букварь. Там мама моет раму, уборкой занята с утра. На самом деле лечат маму четвёртый месяц доктора. Сидит девчушка, ей не спится, читает, шепчет по слогам. А мама всё-таки в больнице, и няня моет рамы там. И доктор ходит очень строгий и что-то длинно говорит. Никто не спит в ночной тревоге, пока в больнице мама спит. Луна ей кругло улыбнётся, укроет нежно тишиной, и мама всё-таки вернётся, вернётся завтра же домой. И будет всё как в сказке прямо, спокойней станет на Земле. Букварь. Там мама моет раму. И солнце плещется в стекле. Сергей Бурдыгин, р. 1962, Оренбург

     ПАМЯТИ МАТЕРИ

Потемнели скворечни и рамы

От ветров, от снегов, от дождей.

Потемнел на могиле у мамы

Крест, поставленный миром над ней.

Приезжаю всё реже и реже.

У ограды подолгу стою,

Что окрашена краскою свежей,

Под которой не видно мою.

Обновил кто-то надпись под фото,

Заменил проржавевший венок, —

Я всю жизнь в суете и в заботах,

Даже этого сделать не мог!

Всё откладывал дело святое,

Дожидался удобного дня…

И дождался — чужой добротою,

Как осколком, задело меня.

И стою, опершись на ограду,

И смотрю на родные черты.

И никак со слезами нет сладу,

И глядеть нету сил на кресты.

     Борис Воробьёв, р. 1932, Тверская область

ПРОЩАНИЕ

Вот и отмаялась мама, в доме лежит не дыша. Тихая — как телеграмма, в небо уходит душа. Век ей достался печальный, век ей достался больной, с горечью изначальной, выданной прошлой войной. Бог не покинул в тревоге, но и блаженства не дал. В маминой дальней дороге нынче крутой перевал. Больше ничто не свершится, весть безпросветно горька, душенька мамы кружится рядышком с телом пока. Сяду к столу одиноко, полную рюмку налью. Мама ещё недалёко, мама ещё не в раю. Давит преддверие тризны. Звёздочка смотрит в окно. Нету истока у жизни, устье осталось одно. Время последней разлуки скорбно стоит впереди, мамины мёртвые руки замерли на груди. Мамины мёртвые руки, мёртвая мама моя… Время последней разлуки — вечная боль бытия. Ветер полуночный дышит, штору окна теребя, слышишь, родимая, слышишь, мы вспоминаем тебя. Завтра с утра запогодит, да не развеет печаль, — мама тихонько уходит в чистую вешнюю даль. Где собираются в стайки и пропадают вдали белые-белые чайки — души страдальцев земли. Сергей Хомутов, р. 1950, Рыбинск

     КОРОТКИЙ ПРАЗДНИК

Я иду по улице широкой.

Вот и дом, знакомый мне давно,

Между светлых и весёлых окон

Только наше тёмное окно…

Щёлкнул ключ, и простонали двери.

«Мама!» — крикнуть хочется, позвать…

До сих пор я почему-то верю,

Что к соседям нашим вышла мать.

Дуб к окну кривые ветки клонит,

Улица в холодной серой мгле.

Вот теперь, теперь я только понял:                

Мама — праздник жизни на земле!

     Иван Демьянов, +1991

О ПОТЕРЯХ

В грядущее открыты настежь двери, безсмертен миг, несущий дальше весть. А значит, ни к чему считать потери, пока на этом свете мама есть. Так думал я, легко листая годы, входя в закат и выходя в рассвет. Вчера, в краю январской непогоды, я постигал, что мамы больше нет. Диомид Костюрин, +1988

    Дорогие мои! Я так виноват перед родителями, и так мучает меня душа за содеянное! Прошу вас: помогите мне в молитве о упокоении р. Б. Веры и р. Б. Григория! А попросите меня — я тоже буду молиться за ваших близких. Нам едино должно держаться — иначе пропадём безвозвратно.