О жизнь, нечаянная радость

«ОТВОРЮ Я ЗАВЕТНУЮ ДВЕРЦУ»
Ну, вы тут играйте в свои взрослые игры, а мне это вовсе и не интересно. В потайном месте есть маленькая дверка, через которую я ухожу к себе в Детство. Пойду-ка и пособираю на полянке цветочки и маме подарю, а она обрадуется и поцелует сынка Алика. А я побегу и ещё красивше цветков нарву — нравится мне, когда мама меня целует и словами ласковыми называет: «Солнышко моё, Травка моя…» Это потому, что костюмчик на мне зелёный, как травка на полянке.
А ваши дела… скучные они, дела ваши взрослые, поэтому на приставучий вопрос: «Ты хочешь поскорее вырасти?» — я всегда отвечаю: «А зачем? Мне и так хорошо»… Я тут стих сочинил — скла-а-а-дный! Ух, и трудно быть сочинителем…

Отворю я заветную дверцу
И вернусь на зелёный лужок,
Где в моё пресчастливое Детство
Манит запахом каждый цветок.

Не хочу я назад возвращаться!
Стану в травке на солнышке жить,
Я хочу пятилетним остаться
И тропинку обратно забыть…
Алик Раков, 1952 год, под Ригой

И вы отыщите дверцу, читатель, и тоже приходите на лужок — тут всем места хватит. И цветочков…
А дедуня обещал написать мне всё, что за дверцей с той стороны делалось, как он говорит, «для истории рода». Я не против, пусть пишет, лишь бы меня с полянки не прогнали. Ну её, возвратную дверцу эту!

Поздно уже… Все уснули.
Жарко мне, душно в кроватке…
Дедушка, милый дедуля
Буковки пишет в тетрадке.
Скучно нам с плюшевым мишкой
Вот так лежать втихомолку.
Лампа заставлена книжкой,
Вижу дедулю сквозь щёлку.

Вижу глаза молодые,
Все-то морщинки-излуки,
Кустики-брови седые
И узловатые руки…

Вижу ребячью тетрадку,
Кляксы на синих обложках…
Прыгают, пляшут вприсядку
Буквы на тоненьких ножках.
Элида Дубровина

А дедулины тетрадки я сохранил, правда, последней нет. Теперь вот вы их и читаете. Интересно? Так себе? А мне очень интересно — молодец дедуля! Раньше мне таких красивых историй на ночь не сказывали.

Не знаешь ты, как отзовётся
Твоя заветная строка,
Кто ей приветно улыбнётся,
Кто только взглянет свысока.

А кто по книге равнодушно
Скользнёт, не думая о том,
Как было радостно и душно
Словам рождаться под пером.

Но ты, неведомый приятель
Иль даже друг, кого порой
Коснусь я кстати иль некстати
Своей нежданною строкой,

Прерви привычных дел теченье,
Пока порыв твой не угас,
Ведь в это самое мгновенье
Судьба соединила нас.

Мы на концах единой нити.
Мы на одной звучим волне
Для размышлений и открытий,
Понятных лишь тебе и мне.
Всеволод Рождественский,
†1977, Ленинград

И вы приходите, собратья-писатели. Поваляемся на лужке, поговорим за жизнь. Не ударьте в грязь лицом при всеобщем дефиците и лужок перед крыльцом непременно докосите. Не спеша, наоборот. Это будет вам отрадой. Докосите до ворот, а потом и за оградой. Видя в небе некий знак, в поздние писали годы Тютчев, Фет и Пастернак и, конечно, также Гёте. Проповедуйте добро, не страшась, до самой смерти. Уронить из рук перо вы успеете, поверьте (Константин Ваншенкин).