О жизнь, нечаянная радость

«ТУННЕЛЬ-ТО РОЕТСЯ С ДВУХ СТОРОН»
Третье — желание невозможного. Отдам всё на свете, чтобы поговорить с усопшими родителями, а если не поговорить, то хотя бы успеть прощения попросить.

С великими почестями захоронил бы всех погибших в Великой Отечественной войне солдатиков; за 65 лет их не упокоили, а на двор уже новая гроза надвигается…

И проходят года чередою,
Фронт давно откатился за тыл,
А его всё никак не зароют
В ту страну, что он телом закрыл.
Валентин Резник, р.1938

Жизни сначала ни под каким видом не хочу; второй земной жизни тоже даром не надо — дожить бы достойно оставшиеся дни… На этой лучшей из планет я жил, как мог. Всего не вспомнить сразу: как рос, любил, по долгу и приказу ложился поздно и вставал чуть свет. Хотелось бы продлить остаток лет. Жаль жизнь кончать. Люблю её, заразу! Но если скажут: «По второму разу не хочешь ли?» — отвечу твёрдо: нет! Друзья, враги, спасибо, дорогие. Я всё прошёл. Пускай теперь — другие (Илья Фоняков, СПб, р.1935).

Уничтожил бы все зоопарки на свете; запретил бы эксперименты на животных. Царь природы, глашатай свободы, отравивший и земли и воды, ну, сознайся — тебе ведь не жарко от стыдобы в тюрьме зоопарка. В грязных клетках, не зная мороки, отбывают пожизненно сроки тигры, львы и бродяги медведи. «Поглядите на мишеньку, дети!» Но зачем? Чтоб в душе малолетка отразилась тюремная клетка. И счастливец, по мненью учёных, созерцатель зверей заключённых. Зэки-беркуты рядом с орлами машут стрижеными крылами, в жажде вольного неба и ветра, и взлетают — опять на полметра. А в соседнем вонючем загоне бродят попусту дикие кони, топчут сено копытами злыми да косят всё глазами больными. Грезит сладко рептильными снами аллигатор, недвижный часами. Чуют лихо большая слониха и грызущая прутья волчиха… По ночам всё ревёт здесь и стонет, даже если и звука не сронит, — и летит во все стороны света жуть звериной тоски и привета (Валерий Михайлов, Алма-Ата).

Никогда бы никого не обижал своим… языком.

Не оглядывайся во гневе,
Не юродствуй в полночной мгле,
Ибо место любви — на небе,
Место жалости — на земле.
И кричи подлецам «спасибо»
Из юдоли слёз и утрат.
Им ещё тяжелее, ибо…
Ибо ведают, что творят.
Елена Дунаевская

Вернул бы России деревню.

Поставьте памятник деревне
На Красной площади в Москве,
Там будут старые деревья,
Там будут яблоки в траве.
И покосившаяся хата
С крыльцом, рассыпавшимся в прах,
И мать убитого солдата
С позорной пенсией в руках.
И два горшка на частоколе,
И пядь невспаханной земли,
Как символ брошенного поля,
Давно лежащего в пыли.
И пусть поёт в тоске от боли
Непротрезвевший гармонист
О непонятной «русской доле»
Под тихий плач и ветра свист.
Пусть рядом робко встанут дети,
Что в деревнях еще растут,
Наследство их на белом свете —
Всё тот же чёрный, рабский труд.
Присядут бабы на скамейку,
И всё в них будет как всегда —
И сапоги, и телогрейки,
И взгляд потухший… в никуда.
Поставьте памятник деревне,
Чтоб показать хотя бы раз
То, как покорно, как безгневно
Деревня ждёт свой смертный час.
Ломали кости, рвали жилы,
Но ни протестов, ни борьбы,
Одно лишь «Господи помилуй!»
И вера в праведность судьбы.
Николай Мельников, г.Козельск,
убит в 2006 году

Оживил безвинно убиенных за веру.

Так недавно ходили вы здесь по земле!
Фотографии ваши остались простые.
Стали солью земною в житейской золе
Страстотерпцы святые.

Ваши кости в безвестье омыли дожди.
Жили вы, сомневаясь, быть может, но веря.
Весь ваш подвиг простой, как и наш, впереди:
Вы не приняли Зверя.

Ваша тихая горница столь же чиста,
И лампадка зажжённая так же мерцает.
Губы шепчут молитву, что нас сберегает
В ожиданье Христа.
Протоиерей Андрей Логвинов

Чтобы тёмные души и недобрые замыслы были видны всем людям.

— Пора подумать о душе, —
Сказал бандит друзьям по банде.
— А ведь её и нет уже, —
Ответил лучший друг по банде.

— О как же, как же быть с душой?
О где же, где найду я душу?
— А встретишь путника с душой —
И вытряхнешь спокойно душу!
Василий Казанцев

Не применял бы смертную казнь: страшнее пожизненного заключения наказания нет.

ВЫСШАЯ МЕРА
Без единой морщины заправлена шконка,
выедает глаза металлический свет…
В три минуты съедается ржавая пшёнка
существом, у которого имени нет.

Существу до этапа осталось немного…
Вот и весточка мамина в несколько строк
подоспела… Убийца уверовал в Бога,
получив незнакомый — пожизненный — срок.

Это — жизнь. Называется только иначе,
и она для него начинается здесь…
Он читает вполголоса Библию — плачет.
Только… весточку мамину страшно прочесть.
Юрий Перминов, Омск

Чтобы духовник дожил до ста лет и более. Чтобы почил я с ним в один день; он бы и помог сквозь мытарства пройти.

Подлинный русский священник,
Встав на амвон в Рождество,
Верит, что будет прощенье
Паствы заблудшей его.

Строгий, творящий молитвы
У пресвятого креста,
Духом возросший для битвы,
Зиждется верой в Христа.

Будет грехов отпущенье
Тем, кто собою являл
Веру, святое смущенье,
Душу бедой закалял.

Людям дано ощущенье —
Духом становится плоть.
Веру дарует священник:
Истина — это Господь.

Истина стонет в народе,
Сердцем её приголубь,
Пусть она в каждого входит,
Будит духовную глубь.

Верящий, встань на колени,
Кайся! Душа не пуста.
Пастве дарует священник
Вечное тело Христа.
Владимир Скиф, Иркутск

Мои внуки:
Кирилл — 21.06.99, Оля — 24.10.07, Даниил — 20.06.99, Стёпа и Полина — 05.09.05

Внукам — спокойной жизни, но, видать, не исполнится пожелание. День Победы. Празднует народ. Только дед, сосед мой, у ворот одиноко на клюку согнулся. — Знаю, дед, что сын твой не вернулся, с той, последней… Деда вздох глубок: — Говоришь, последней? Дай вам Бог (Анатолий Сенин).

Чтобы газета «Православный Санкт-Петербург» выходила бы много-много лет — уже без меня. Эта жажда разговора со своим. Это детское братанье — навсегда. И наивное: потом договорим. А потом и не бывает никогда. Это вечное желание моё всех собрать и воедино, и навек. Это то, что называется «своё», по чему тоскует русский человек (Надежда Мирошниченко, Сыктывкар).

Хотел бы, чтобы вы, читатель, прочли эти строки в вышедшей книге.

У каждой книги есть своя судьба.
Нет, говорят, неузнанных шедевров.
И как удача б ни была слепа,
Безстыдна, — первым делается первый.
Пусть для того потребен долгий срок
И непредвзятость новых поколений…
А пули ход — в живот или в висок, —
Разя творца, не трогает творений.
Они живут совсем отдельно,
На подлинность — века отпущены.
Им только смерть земли смертельна
Да власть безумья над живущими.
Ирина Снегова, †1975

Пожалуй, довольно… Начался Великий пост. Завтра иду в храм.
Несу к святой обители с притихшими людьми вину перед родителями, вину перед детьми. По быльнику позванивают сухие семена, вина перед призванием в конце пути видна. Уж слишком часто с бесами случалось петь и пить, и звуками небесными тот грех не искупить. Шажочками неверными иду, скрипит косяк. …Нет, по сравненью с первыми последняя — пустяк (Николай Дмитриев, †2005).

Пояснение архимандрита Амвросия (Юрасова): Пока мы ещё живы, пока ещё в нашем теле бьётся сердце, течёт кровь, надо успеть пожить не для себя, а для ближнего; жить со всеми в мире и всем делать добро, тогда не надо будет просить прощения и о чём-то жалеть.
Поскольку появилось чувство раскаяния, наши ближние далеко от нас не ушли, все мы в Боге едины. Можно примириться со всеми через Таинство Исповеди, у всех попросить прощение и молиться в церковной и домашней молитве.
Если бы кто-то мне предложил: «Отец Амвросий, вернём тебя в детство, смог бы ты жить по-другому?» Я бы сказал: нет, потому что и за ту жизнь, которую мне Господь дал, — страдания, нищету, голод, гонения — я благодарен, и другого не надо. Мне не хочется умирать, мне хочется еще что-то сделать, построить храмы, привести людей к вере, в этом — жизнь и радость.