Гони, старик, свою лошадку! Былинки

«НА ВАСИЛЬЕВСКОМ, В ДНИ БЛОКАДЫ, ТАНЯ САВИЧЕВА ЖИЛА»
27 января – вдвойне памятный для меня день. Я уже не раз писал, как мы в День снятия блокады 2001 года хоронили маму-блокадницу – и повторяться не стану. И не один раз я писал о фашистском кладбище в селе Лезье-Сологубовка Кировского района Ленобласти. И буду писать о нём и его организаторах до последнего вздоха.
Идейным вдохновителем «примирения» стал ленинградский писатель Даниил Гранин (Герман), который сам прошёл войну танкистом. Вчера по ТВ я слушал его размышления, но нового он ничего не сказал; теми же словами вторит ему молодой настоятель храма Успения Богородицы Вячеслав Харинов, на церковной земле которого устроили огромное кладбище на 80 000 захоронений фашистских останков, которые свозят со всей Ленинградской области.
О Харинове говорить уже не хочется – этот человек, кроме присущей ему изворотливости и страсти к наживе, нас ничем заинтересовать не может. Он – лишь один из обслуживающего персонала более высокопоставленных церковных чиновников, которые отнюдь не безкорыстно согласились открыть на земле, политой кровью сотен тысяч ленинградцев и советских воинов, фашистское кладбище, за 30 сребреников продали не только часть нашей Родины, - они продали и предали собственную совесть, не боясь ни суда людского, ни суда Божьего.

За этот город, как ни назови
Его теперь, они отдали жизни…
Что им в твоей бездарной укоризне,
Что зря служили так они Отчизне,
Со всем земным страданием любви.
Ты никогда Россию не любил
И не полюбишь, ибо ты без Бога.
А им – одна небесная дорога
От безымянных всех святых могил.
Анатолий Краснов, СПб

Строки из писем, изъятых военной цезурой НКВД по Ленинграду:
«… Жизнь в Ленинграде с каждым днём ухудшается. Люди начинают пухнуть, так как едят горчицу, из неё делают лепёшки. Мучной пыли, которой раньше клеили обои, уже нигде не достанешь»
«… В Ленинграде жуткий голод. Ездим по полям и собираем всяческие коренья и грязные листья от кормовой свеклы и серой капусты, да и тех-то нет».
«…Я был свидетелем сцены, когда у извозчика упала от истощения лошадь, люди прибежали с топорами, начали резать лошадь на куски и таскать домой. Это ужасно. Люди имели вид палачей».

Но детям приходилось хуже всего. Когда умирают взрослые – это тяжело, но объяснимо. А смерть детей от голода ни простить, ни осознать невозможно. На Нюрнбергском процессе в качестве документа была показана маленькая, в девять страничек, записная книжка двенадцатилетней ленинградки Тани Савичевой из шести коротких записей…

   ДНЕВНИК ТАНИ САВИЧЕВОЙ
Та, кого в год Победы не стало,
Здесь лежит, у посёлка Шатки,
Протянувши вдоль тела устало
Пальцы левой и правой руки.
Хорошо, что не будет возврата
Ей в родимые стены, туда,
Где ни мамы, ни деда, ни брата –
Никого не сыскать никогда.
Смерть родных увела за пороги
Потрясённых бомбёжками дней.
Но короткие детские строки
Оказались и смерти сильней.
Буквы криво ложились, коряво,
Так ложатся на дно якоря,
Чтоб в ненастье держалась держава
Дольше горького календаря.
И пока хоть один есть свидетель
Совершённого зла, он – должник
Всех, чью память губительный ветер
Не листал, словно скорбный дневник.
Натан Злотников †2006

Когда Таню нашла обходившие квартиры специальная санитарная команда, она была без сознания от голода. Её и ещё 140 других детей удалось эвакуировать на Большую землю, в Горьковскую область. Два года врачи боролись за её жизнь, но болезнь была уже неизлечимой - менингит. 1 июля 1944 года Таня Савичева умерла и была похоронена на шатковском поселковом кладбище.

 БАЛЛАДА О ДВУХ СЁСТРАХ
Есть в истории Ленинграда
Имена, чья память светла…
На Васильевском, в дни блокады,
Женя Савичева жила.

В нелюдимой метельной стыни,
Где и так хватало беды,
В засугробленные пустыни
Превратились улиц ряды.

Но она находила силу
И на свой постоянный пост
На работу пешком ходила –
Через длинный Дворцовый мост.

Через Невский, мимо вокзала,
Через холод, снега и лёд,
Мимо Лавры, мало-помалу
Женя шла вперёд и вперёд.

Сколько раз чуть двигались ноги,
Но она упрямо брела,
Сколько падала по дороге,
Поднималась и снова шла!

И совсем не считала славой
Каждодневный трудный поход
На завод за Невской заставой –
Знаменитый Невский завод.

Вьюга бьёт по щекам, по векам,
Но по-прежнему в мире есть
Долг рабочего человека.
И его трудовая честь.

Женя, Женя! Лютым невзгодам
Не сдавалась ты, как могла…
За три дня перед Новым годом
Женя Савичева умерла.

А за ней, на печаль Отчизне,
Всей семье подошла пора…
Подводила итог их жизни
Таня – маленькая сестра.

Пусть в дому ни еды, ни света, -
Дневничок свой вела она:
В нём подробных записей нету,
Только даты и  имена.

Будто дней ледяных пороша
Замела зелёный посев:
«Мама… Бабушка… Дядя Лёша…
Умер Лека… Умерли все!»

Больше им ничего не надо –
Даже хлеба, даже тепла!
На Васильевском, в дни блокады,
Таня Савичева жила…
Бронислав Кежун †1984

А Даниил Александрович рассказывает о потрясшем его поступке фрау Фрекен - дочери отца-нациста, командира пулемётной роты лейтенанта Гейница, от которого она отреклась. Это он воевал на нашей Ленинградской земле, это он убивал наших людей. Гранин-Герман искренне удивлён, почему дочь поступила так жестоко. «Что такое покаяние и примирение? Никто толком не знает, что есть совесть, может быть, она свидетельствует о существовании души… Жить с послушной совестью хорошо, да умирать плохо», - утверждает он. А совесть! Она зачем? А совесть! Она о чём? Лишь тяжестью на плече – не шевельнуть плечом… Иному и грех – не грех! Что снег прошлогодний до весны… А совесть! Она для всех? Или только для совестливых? Леонид Бородин.
Да нет, вы ошибаетесь, г-н Гранин: если совесть спокойна, то и умереть не страшно: «Мы уверены, что имеем добрую совесть, потому что во всём желаем вести себя честно» (Евр.13,18) – сказано в Библии. Да читал ли г-н Гранин Священное Писание? А если читал, то не извлёк для своей души ничего полезного…

 О ЧЁМ НЕ ЗАБЫВАЕТСЯ
Лежала женщина. Лежала
В снегу на взятой высоте.
Торчала рукоять кинжала
В ее округлом животе.

Мела метель под Старой Руссой
Вдоль укрепленной полосы
И шевелила космы русой,
В морозном инее косы.

Лежала женщина. Лежала
У бездны бреда на краю.
И мертвой мукою рожала
Живую ненависть мою.
Михаил Дудин †1993

Нет, господин Гранин-Герман, русские люди очень хорошо знают, что такое совесть, на что способны и чего даже под страхом смерти не сделают люди с совестью: она есть глас Божий в человеке; ни купить, ни угомонить её невозможно. Вам непонятен поступок немецкой женщины потому, что вы не знаете Бога. И «Крест «За Заслуги» 1-го класса, которым вас наградило правительство ФРГ – лучшее тому доказательство. «Я думаю, что этот орден дан мне за работу по примирению народов», - удовлетворённо говорите вы. Но у русского, российского народа нет ненависти к поверженному врагу. Вот только хоронить останки безчинствовавших оккупантов на НАШЕЙ ЗЕМЛЕ мы граниным-хариновым не позволим.  Память об 1 миллионе 200 тысячах погибших за 879 дней в блокадном Ленинграде не даёт нам покоя, а сотни тысяч незахороненных советских солдат вокруг города-Героя – тем более. Скоро, уже скоро спадёт чёрная пелена с глаз русских людей – и все ваши полутайные «примирительские» деяния высветит свет Божий.
Строки из писем, изъятых НКВД по Ленинграду:
«… Наш любимый Ленинград превратился в свалку грязи и покойников. Трамваи не ходят, света нет, топлива нет, вода замёрзла, уборные не работают. Мучает голод».
… «Мы превратились в стаю голодных зверей. Идёшь по улице, встречаешь людей, которые шатаются, как пьяные, падают и умирают. Ленинград стал моргом, улицы стали проспектами мёртвых. В каждом доме в подвале склад мертвецов. По улицам вереницы покойников».

27 января 1944 года Ленинград салютовал 24 залпами из 324 орудий в честь полной ликвидации вражеской блокады - разгрома немцев под Ленинградом.

ЛЕНИНГАДСКИЙ САЛЮТ
…И снова мир с восторгом слышит
салюта русского раскат.
О, это полной грудью дышит
освобожденный Ленинград!
…Мы помним осень, сорок первый,
прозрачный воздух тех ночей,
когда, как плети, часто, мерно
свистели бомбы палачей.
Но мы, смиряя страх и плач,
твердили, диким взрывам внемля:
- Ты проиграл войну, палач,
едва вступил на нашу землю!
А та зима... Ту зиму каждый
запечатлел в душе навек -
тот голод, тьму, ту злую жажду
на берегах застывших рек.
Кто жертв не предал дорогих
земле голодной ленинградской -
без бранных почестей, нагих,
в одной большой траншее братской?!
Но, позабыв, что значит плач,
твердили мы сквозь смерть и муку:
- Ты проиграл войну, палач,
едва занес на город руку!
Какой же правдой ныне стало,
какой грозой свершилось то,
что исступленною мечтой,
что бредом гордости казалось!
Так пусть же мир сегодня слышит
салюта русского раскат.
Да, это мстит, ликует, дышит!
Победоносный Ленинград!
27 января 1944 года
Ольга Берггольц †1975
                  
                   ПЛЕННЫЕ
Шли пленные шагом усталым без шапок. В поту и в пыли. При всех орденах генералы в колонне их – первыми шли. О чём эти люди грустили? Сбывался их сон наяву: без выстрела немцев пустили в столицу России – Москву. Здесь пленные лётчики были. Искал их потупленный взгляд домов, что они разбомбили недавно – три года назад. Но кровель нагретые скаты тянулись к июльским лучам, и пленных глаза виновато глядели в глаза москвичам. Теперь их смешок стал угодлив: «Помиримся! Я не жесток! Я дьявольски рад, что сегодня окончен поход на Восток!» Простить их? Напрасные грёзы! Священная ярость – жива!.. Их слёзы – те самые слёзы, которым не верит Москва! У девушки в серой шинели по милому сердце болит, бредя по московской панели, стучит костылём инвалид… Ведь если б Восток их не встретил упорством своих контратак – по солнечным улицам этим они проходили б не так! Тогда б под немецкою лапой вот этот малыш умирал, в московском отделе гестапо сидел бы вон тот генерал… Но смяты военною бурей, проварены в русском котле, они лишь толпою понурой прошли по московской земле. За ними катились машины, на камни струилась вода, и солнца лучи осушили их пакостный след навсегда. Дмитрий Кедрин †1945

А на входе на Пискарёвское мемориальное кладбище, где покоится прах сотен тысяч блокадников, золотыми буквами выбиты золотые слова:                      НИКТО НЕ ЗАБЫТ И НИЧТО НЕ ЗАБЫТО

«ВСТАВНАЯ ЧЕЛЮСТЬ КОТА МАРКИЗА»
А сейчас я поделюсь с вами «былинкой», перепечатанной нами из другой газеты. История, по-моему, удивительная…
«Расскажу о долгой, безкорыстной дружбе с котом – совершенно замечательной личностью, с которым под одной крышей провёл 24 радостных года. Маркиз родился на два года раньше меня, ещё до Великой Отечественной войны. Когда фашисты сомкнули вокруг города кольцо блокады, кот пропал. Это нас не удивило – город голодал, съедали всё, что летало, ползало, лаяло, мяукало.
Вскоре мы уехали в тыл и вернулись только в 1946 году. Именно в этот год в Ленинград со всех концов России стали завозить котов эшелонами, так как крысы одолели своей наглостью и прожорливостью…
Однажды ранним утром кто-то стал рвать когтями дверь и во всю мочь орать. Родители открыли дверь и ахнули: на пороге стоял огромный чёрно-белый котище и, не моргая, глядел на отца и мать. Да, это был Маркиз, вернувшийся с войны! Шрамы – следы ранений, укороченный хвост и рваное ухо говорили о пережитых им бомбёжках. Несмотря на это, он был силён, здоров и упитан. Никаких сомнений с том, что это Маркиз, не было – на спине у него с самого рождения катался жировик, а на белоснежной шее красовалась артистическая «бабочка».
Кот обнюхал хозяев, меня, вещи в комнате, рухнул на диван и проспал трое суток без пищи и воды. Он судорожно теребил во сне лапками, подмяукивал, иногда даже мурлыкал песенку, затем вдруг оскаливал клыки и грозно шипел на невидимого врага. Маркиз быстро привык к мирной созидательной жизни. Каждое утро он провожал родителей до завода в двух километрах от дома, прибегал обратно, забирался на диван и ещё два часа отдыхал до моего подъёма.
Надо отметить, что крысоловом он был отличным. Ежедневно к порогу комнаты он складывал несколько десятков крыс. И, хотя зрелище это было не совсем приятным, но поощрение за честное выполнение профессионального долга он получал сполна. Маркиз не ел крыс, в его повседневный рацион входило всё то, что мог позволить себе человек в то голодное время – макаронные изделия с рыбой, выловленной из Невы, птицы и пивные дрожжи. Что касается последнего – в этом ему отказа не было. На улице стоял павильон с лечебными пивными дрожжами, и продавщица всегда наливала коту 100-150 грамм, как она говорила, «фронтовых».
В 1948 году у Маркиза начались неприятности – выпали все зубы верхней челюсти. Кот стал угасать буквально на глазах. Ветврачи были категоричны – усыпить. И вот мы с матерью с зарёванными физиономиями сидим в зоополиклинике со своим мохнатым другом на руках, ожидая очереди на усыпление.
- Какой красивый у вас кот, - сказал мужчина с маленькой собачкой на руках. – Что с ним?
И мы, задыхаясь от слёз, поведали ему печальную историю.
- Разрешите осмотреть вашего зверя? – мужчина взял Маркиза и безцеремонно открыл ему пасть. – Что ж, жду вас завтра на кафедре НИИ стоматологии. Мы обязательно поможем вашему Маркизу.
Когда на следующий день в НИИ мы вытаскивали Маркиза из корзины, собрались все сотрудники кафедры. Наш знакомый, оказавшийся профессором кафедры протезирования, рассказал коллегам о военной судьбе Маркиза, о перенесённой им блокаде, которая и стала основной причиной выпадения зубов. Маркизу наложили на морду эфирную маску, и, когда он впал в глубокий сон, одна группа медиков сделал слепок, другая вколачивала в кровоточащую челюсть серебряные штыри, третья накладывала ватные тампоны.
Когда всё закончилось, нам сказали прийти за протезами через две недели, а кота кормить мясными отварами, жидкой кашей, молоком и сметаной с творогом, что в то трудное время было весьма проблематичным. Но наша семья, урезая свои суточные пайки, с задачей справилась. Две недели пролетели мгновенно, и снова мы в НИИ стоматологии. На примерку собрался весь персонал института. Протез надели на штыри, и Маркиз стал похож на артиста оригинального жанра, для которого улыбка – творческая необходимость.
НО протез не понравился Маркизу и он яростно пытался вытащить его изо рта. Неизвестно, чем бы закончилась эта возня, если бы санитарка не догадалась угостить пациента кусочком отварного мяса. Маркиз давно не пробовал такого лакомства и, забыв про протез, начал его жадно жевать. Кот сразу почувствовал огромное преимущество нового приспособления. На его морде отразилась усиленная умственная работа. Он навсегда связал свою жизнь с новой челюстью.
Между завтраком, обедом и ужином челюсть покоилась в стаканчике с водой. Рядом стояли стаканчики со вставными челюстями бабушки и отца. По несколько раз в день, а то и ночью, Маркиз подходил к стаканчику и, убедившись, что его челюсть на месте, шёл дремать на огромный бабушкин диван.
А сколько переживаний досталось коту, когда он однажды заметил отсутствие своих зубов в стаканчике! Целый день, обнажая свои беззубые дёсны, Маркиз орал, как бы спрашивая домашних, куда они задевали его приспособление? Челюсть он обнаружил сам – она закатилась под раковину. После этого случая кот большую часть времени сидел рядом - сторожил свой стаканчик.
Так, с искусственной челюстью, кот прожил 16 лет. Когда ему пошёл 24-й год, он почувствовал свой уход в вечность. За несколько дней до смерти Маркиз больше не подходил к своему заветному стаканчику. Только в самый последний день, собрав все силы, он взобрался на раковину, встал на задние лапы и смахнул с полки стаканчик на пол. Затем, словно мышь, взял челюсть в свою беззубую пасть, перенёс её на диван и, обняв её передними лапами, посмотрел на меня долгим звериным взглядом, промурлыкал последнюю в своей жизни песенку и ушёл навсегда».
Борис Смирнов, газета «Возрождение Милосердия», СПб

Ольховой подпершися палкою,
Едва забрезжит темнота,
Старуха, толстая и жалкая,
Выводит погулять кота.

Кот тяжело передвигается,
Но чтобы отойти не смог,
На шее у него болтается
Бинтовый белый поводок.

Не дай-то Бог какая тварища
Навстречу – гавкнет или что:
Старуха добрая товарища
Хвать – и схоронит под пальто.

Она с ворчаньем наклоняется,
Он колбасу берёт из рук,
И никуда не порывается
Её последний верный друг.
Николай Александров, г.Брест