|
Повторение пройденного. Былинки
На
Конгрессе православных СМИ я рассказал м.Евфросинии
(Седовой), редактору рижской газеты «Виноградная лоза», о
своей тёте, проживающей в Латвии. Рассказ мой понравился, и
корреспондент газеты вскоре поехала в г.Резекне ради встречи
с Марией Петровной Сироткиной. Александр РАКОВ.
Эту
прихожанку нашего храма Рождества Пресвятой Богородицы я
приметила давно. Она бывает на службах нечасто, но всякий
раз обращает на себя внимание моложавостью и благородной
красотой, которая с годами не превратилась в руины, а лишь
обезцветилась. Женщина, несмотря на явно преклонный возраст,
выглядит просто замечательно. Как-тораз подумалось: «Вот бы
и мне до старости так сохраниться…»
Мы
знаем, что Господь не только Самвидит любого из нас до
малейшего движения мысли, но и каждого с годами ставит перед
миром – лицом к лицу, словно говоря: «Имеющий глаза да
увидит тебя». Илицо человека с возрастом начинает отражать
его душу. Никакая косметика, никакой грим не спрячут печать
жестокости на челе, под прищуром глаз не скрыть завистливый
взор, гневливость не замаскируешь фальшивой кротостью...
Наше лицо – главный свидетель всей нашей жизни.
Как лица женщин в церкви
хорошеют!
Льёт свет на них высокий
потолок;
На лист похож касающийся
шеи
Повязанный косынки
уголок.
Они стряхнули праздное,
пустое –
Тщеславья пыль,
обыденности след;
На них печать традиций и
устоев
Лишь оттеняет
женственности свет.
И не они ли – малые
мессии,
Что, ничего не ведая о
том,
Несут сквозь время суть
самой России
В её значенье подлинном,
святом?
Быть иль не быть – вопрос
издревле главный.
Но не поглотит разума
разлад,
Пока под сводом церкви
православной
Молящиеся женщины стоят.
Надежда Веселовская
А как
прошла свой путь эта седовласая женщина, если до глубокой
старости сохранила благородство черт и красоту? Я бы,
конечно, не узнала ее истории, если бы не случай. Как-то раз
мне позвонила знакомая верующая — коллега по профессии — и
предложила написать о некой резекненке Марии Петровне
Сироткиной, прожившей долгую достойную жизнь. Я согласилась,
и в назначенный час явилась к Сироткиной домой. Мне открыла
дверь… та самая пожилая женщина, из храма.
Мария
Петровна Сироткина (девичья фамилия Соловьёва) родом с
Урала. Выросла в крестьянской верующей многодетной семье и
была третьим ребенком. С раннего детства остались, как куски
страниц обгоревшей книги, обрывки горьких воспоминаний о
том, как их семью «загоняли» в коммуну, потом в артель, в
колхоз, и забирали из хозяйства все стоящее: скотину, вещи,
еду, посуду… Мама успела спрятать швейную машинку. Машинки
имелись почти в каждой семье, и везде их в одночасье
лишились. Отобранное власти заперли на складе, где и
оставили ржаветь на десятилетия. Под склад использовали храм
Божий, который закрыли в 20-е годы, выбросив иконыи разогнав
прихожан.
С
детских лет Марии нравилось учиться и жить в сельской
местности. Она замирала от восторга, видя, как колышется на
полях пшеница, как ловко замеряет землю колхозный агроном, и
тоже мечтала стать агрономом. Но сельхозтехникум был далеко.
Поэтому после семилетки отец устроил дочку в среднюю школу.
Кстати, из семерых детей Мария одна получила образование.
Может, потому что больше других рвалась к знаниям?..
На
Урале в ту пору не хватало учителей начальных классов.
Марии, выпускнице средней школы, предложили работу в школе.
С детьми работать оказалось интересно, а то, что не хватало
знаний, не беда — помогали коллеги. Однако со временем она
поступила учиться заочно в педагогический техникум. Вскоре
старательную девушку избрали вторым секретарем райкома
комсомола. Комсомольские работники в годы войны не сидели по
кабинетам, а были с молодежью. Мария ездила по колхозам и
старалась сплотить ребят. И они вместе старались приблизить
святой час Победы.
Когда
закончилась Великая Отечественная, стали возвращаться домой
воины. Среди демобилизованных уральцев был молодой солдат
Леня Сироткин, ставший мужем Марии. Через год в семье
родился мальчик. Молодая мама успевала и малыша растить, и
работать в школе, и учиться.
Как
известно, стоит человеку отойти от Бога, в его душе
образуется пустота, которую невозможно заполнить ничем. Люди
переживали порой трудности, которых могло не быть, живи
человек с Создателем… В советские времена люди забыли, что
«счастье Божие внутри нас» и что уходить нужно, только если
тебя гонят. Но многие люди, в поисках лучшей доли, срывались
с насиженных мест, хотя дома, как известно, и стены
помогают. Сироткины поехали в Свердловск вместе с семьёй
сестры Леонида. Мария устроилась работать в школу, Леонид —
на военный завод. В отделе кадров он заполнил анкету, в
которой пришлось указать, что отец с семьей был раскулачен и
сослан на север, работал в рудниках и расстрелян. А кого
расстреливали? Ясно же: врагов народа. В отделе кадров
вчитались в анкету нового работника и заявили: «Нам кулацкие
дети не нужны. Чтобы в течение суток твоей семьи не было в
городе».
Спустя
годы отца Лени, сосланного только за то, что имел в
хозяйстве молотилку, и позже за добросовестную работу в годы
«ежовщины» расстрелянного, реабилитировали. А пока Леня жил
с клеймом сына врага народа.
Сироткины наскоро упаковали вещи и уехали в Ригу, к другой
родне. В Латвии, к счастью, «позорным» родством с «кулаком»
не озаботились. Леониду, по профессии инженеру, предложили
работу в Екабпилсе. Мария стала учительствовать. В Латвии в
их семье родилась дочка. Спустя время, в связи с
предложенной Леониду работой, они обосновались в Резекне.
Грамотных людей после войны не хватало. И молодой
учительнице предложили стать директором дома престарелых и
инвалидов. Согласившись на эту должность, она и не
предполагала, что выбирает себе дело на долгих тридцать лет.
Дом престарелых и инвалидов в то время размещался в
нескольких старых домах-развалюхах. В народе его
пренебрежительно называли «богадельней», не связывая,
впрочем, с Господом. В «богадельне» не было даже колодца,
воду для питья и хозяйственных нужд брали из ближайшей
канавы. Люди жили по 10-15 человек в комнате — все одинокие,
старенькие, хватившие лиха.
В 1958
году для дома престарелых построили новый пансионат. Жители
пансионата стали новоселами под Рождество. Переезжали со
слезами: «Праздник, нам в костел надо идти, а вы затеяли
переезд…» Но всё же договорились. Новый пансионат был
просторный, трехэтажный, с комнатами на два-три человека,
библиотекой, залами для отдыха и лечебной физкультуры,
лифтом. И ни у кого уже не поворачивался язык назвать его
«богадельней». И если в старом помещении еле-еле хватало
места для ста человек, то в новом свободно разместились
более трехсот. Разросшееся хозяйство требовало много рабочих
рук, и со временем обслуживающий персонал насчитывал сто
человек. С годами пансионат приобрел приметы хорошей семьи:
здесь возникли настоящие душевные отношения: всех
поздравляли с днем рождения и навещали, когда болел, для
каждого находилось доброе слово, когда уходил… Пансионерам,
которые могли и хотели работать, директор находила заказы на
предприятиях: кто-то плел сеточки, кто-то мастерил бытовые
мелочи, зарабатывая деньги лично для себя.
Ещё
одной отдушиной для обитателей пансионата стала комната
молитв. В Бога верили все. Но проверяющие запрещали держать
в комнатах молитвословы. И когда ожидалась очередная
комиссия, директор просила убрать духовные книги подальше от
чужих глаз. Сама она, будучи верующей, храм не посещала,
иначе лишилась бы работы. В памяти горожан был случай, когда
руководителя предприятия уволили с работы только за то, что
он зашел в церковь проститься со своим отцом после
отпевания.
Так
прошла вереница лет ежедневного труда, о которых Мария
Петровна говорит скупо: «Было очень трудно». Но весь
коллектив трудился на совесть. Летом, в сенокос, когда
заготавливали сено для матрацев лежачих больных, все
приходили со своими домочадцами. Семьи помогали
безвозмездно, потому что тоже воспринимали пансионат частью
своей жизни.
Дом-интернат для
престарелых,
В ночном саду, в сугробах
белых,
Со вздохом-стоном за
дверьми
Укрывшихся от одиночеств,
От злых соседей, их
пророчеств,
Или оставленных детьми.
Дом-интернат
воспоминаний,
Дом невесёлых ожиданий
По воскресеньям редких
встреч,
Где всем – посильная
работа,
Дом с личной кружкой для
компота.
И всё же не об этом речь.
Дом-интернат для всех
скорбящих,
Болящих, по ночам не
спящих,
Молящих: «Хоть бы ветер
стих!»
Всех тех, чьё горе не
избудешь, -
Их нет, коль ты о них
забудешь.
Они с тобой, коль помнишь
их.
Галина Новицкая
Слава
Богу, обошло Марию Петровну искушение стать грозой
пансионата. Иначе не ходили бы к ней его жильцы открыть
душу. Сироткина понимала: раз человек пришел, значит, ему
нужно участие, нужно выговориться. Никого не осекала, не
старалась поскорее выпроводить за порог, хоть забот по
хозяйству у директора — без меры, и каждый час дорог. Всю
жизнь она, воспитанная верующей мамой, испытывала
потребность отдавать. Поэтому отдавала и помогала, ничего не
ожидая взамен.
В
судьбе любого из нас не обходится без тяжелых потерь. Для
Марии Петровны Сироткиной большим горем стала смерть
двадцать лет назад мужа и совсем недавно — сына. В последние
годы она жила в Риге в семье дочери. А тут решила переехать
к сыну Владимиру. Вернулась в Резекне. А через сутки
Владимир, казалось, здоровый цветущий человек, внезапно умер
на пороге своей квартиры. На глазах у матери. Ей очень
тяжело переносить потерю сына. Но рядом – хорошая невестка,
внуки, правнуки. И, главное, рядом — Господь, к Которому она
обращается в своих молитвах и чувствует, что получает
утешение. Эта помощь свыше и родные люди рядом дают ей силы
мужественно переносить беду.(Не могу не сказать слова о горе
Марии Петровне: с Володей мы почти ровесники, провели
детство, были дружны и взрослыми. Его смерть стала
тяжелейшим ударом для моей тёти. Но с каким мужеством она
перенесла утрату сына! Для матери её дитя – навсегда
остаётся ребёнком и в 18, и в 40, и в 60 лет. Я не знаю
поэмы лучше той, которую написал Павел Антокольский после
гибели сына на войне. Но разве это важно – где и как;
страшно матери пережить сына, которого она родила и
вырастила, и доживать старость без него… – А.Р.).
ИЗ ПОЭМЫ «СЫН», 10-я
ГЛАВА
Прощай, моё солнце.
Прощай, моя совесть.
Прощай, моя молодость,
милый сыночек.
Пусть этим прощаньем
окончится повесть
О самой глухой из глухих
одиночек.
Ты в ней остаёшься. Один.
Отрешённый
От света и воздуха. В
муке последней.
Никем не рассказанный. Не
воскрешённый.
На веки веков
восемнадцатилетний.
О, как далеки между нами
дороги,
Идущие через столетья и
через
Прибрежные те травяные
отроги,
Где сломанный череп
пылится, ощерясь.
Прощай. Поезда не
приходят оттуда.
Прощай.Самолёты туда не
летают.
Прощай. Никакого не
сбудется чуда.
А сны только снятся нам.
Снятся и тают.
Мне снится, что ты ещё
малый ребёнок,
И счастлив, и ножками
топчешь босыми
Ту землю, где столько
лежит погребённых.
На этом кончается повесть
о сыне.
Павел Антокольский †1978
Сейчас
Марии Петровне Сироткиной — 86 лет. Совсем седая, строгая,
подтянутая, она похожа на школьную учительницу. Так, может,
нас не столько горе старит, сколько отрыв от Бога и, как
следствие, — недоданные людям тепло и участие?.. Кто знает…
Алла
Тихомирова, «Православный Санкт-Петербург», №4, 2007 |
