|
Повторение пройденного. Былинки
Интервью главного редактора самарской газеты «Благовест»
Антона Жоголева с главным редактором газеты
«Православный Санкт-Петербург» Александром Раковым
-
Ответьте мне, Александр Григорьевич, для начала на такой
вопрос: можно ли быть редактором Православной газеты, и
чтобы при этом вас… не слишком ругали?!
-
Наверное, можно, но только в одном случае: если будешь
стараться для всех быть хорошим. А ведь в Евангелии сказано:
«горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо» (Лк.
6; 26). Читатели газет «голосуют деньгами». Они сразу
замечают игру на публику, тонко чувствуют фальшь и от этого
теряют интерес к газете, перестают ее покупать. Вот почему я
не стараюсь быть для всех хорошим… Пусть ругают! Мы
стараемся не лгать и отстаиваем свободу в оценке духовных
проблем нашего времени. Эта духовная свобода накладывает на
меня большую моральную ответственность перед читателями и
перед священноначалием. Стараюсь не подвести ни тех, ни
других.
- В
«Православном Санкт-Петербурге» давно уже есть ваша
персональная рубрика: «Записки редактора». Этот жанр выходит
за рамки журналистики, он ближе к художественной прозе… Как
появился в газете этот жанр?
-
Журналистом нельзя быть, например, только до 18.00, я
считаю. Что-то остается, какая-то невысказанность, и ищет
выхода на газетную полосу… В 1995 году по благословению
Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна я
совершил свое первое паломничество на Святую Землю. Там на
меня обрушилось столько впечатлений! Во мне все бурлило, и
было желание как-то высказаться. Я назвал рубрику «Мои
палестины», и отрывочно, без всяких связок, просто записал
то, что осталось от паломничества в моей головушке. Потом я
название заменил на другое: «Приготовление к исповеди». Но
меня что-то все равно не устроило, и я заменил на третье,
привычное - «Записки редактора». Вот так родился этот
жанр.Девять лет я вел эту рубрику в каждом номере, что-то
вспоминал, рассказывал о том, что меня взволновало,больше
помогая себе, чем думая о читателе. Потом вышли книги: «В
ладошке Божией», «Страницы души», «Заветные узелки. Время
странствования». Меня приняли в Союз писателей… А потом
пришло не просто другое название - «Былинки», но даже новый
жанр в русской литературе. Конечно, гордиться Православному
нельзя, но другого такого названия я просто не знаю. Ибо это
слово вмещает в себя так много! Тут и былинка-травинка, и
былина, и путешествие по своей душе… И вновь пошли книги:
«Былинки» (2004), «У раскрытого окна. Былинки» (2006), «На
милость дня. Былинки». (2006). Например, в последней книге
было использовано около 300 стихотворений разных поэтов. К
моему 60-летию, 9 октября, в издательстве «Сатисъ» должна
выйти четвертая книга «былинок» - «Знаки припоминания», где
проза гармонично сливается с поэзией.
-
Ваши записки предельно личностные… Порой ваша откровенность
вполне тянет на публичную исповедь… И все же – где для Вас
наступает предел откровенности с читателем?
- У
каждого человека свой болевой порог. Один палец уколет
иголочкой и падает в обморок. Другому могут сделать операцию
без наркоза… Так же и с человеческой искренностью, с
публичной откровенностью. Мой порог искренности – это не моя
заслуга, а дар Божий и вместе с тем – тягота. Он расположен
дальше, чем у других людей… Но даже я иногда переступал за
свой порог… Увлекался… И начинал писать о таких вещах, о
каких писать все-таки нельзя… И все же у меня есть
оправдание. «Былинки» - это жанр исповедальной прозы. Это
поиск исповеди. Я в храм прихожу с каким-то одним грехом,
который болит и не забывается. Вокруг батюшки много народа.
И успеваешь только с этим одним, самым больным, грехом
покончить. Но через неделю прихожу в храм опять, вглядываюсь
в свою душу и вижу – а грех-то остался. Все равно
проскальзывает… И вот так с этим грехом хожу в храм до тех
пор, пока не почувствую, что грех этот от меня отстал. Нечто
подобное происходит с моей исповедальной прозой. Если я не
напишу того, что у меня сейчас вышло из-под ручки, а до
этого где-то далеко лежало на дне души (самые страшные вещи
человек старается не вспоминать! Но Господь достает со дна
эти грехи…), - не будет мне облегчения. После того, как
напишу об этом, грех как будто отлетает от меня. Это не
исповедь, я понимаю. Но, наверное, Господь мне дает такое
чувство, потому что через меня остерегает от тех же грехов
читателей.
-
Как вы пришли к вере? Как стали Православным журналистом?
- Я
крестился, когда спустился с… НЛО в начале 90-х годов! Писал
об этих «гуманоидах», стал известным уфологом, дошел до
прямого контакта с бесами… Вся эта дьявольщина – НЛО,
полтергейст – построены на одном низком человеческом
качестве, любопытстве. Я написал об этой нечисти две книги,
которые вышли большим тиражом в Лениздате («ЧП в пустыне
Калахари», «Мы пришли с миром»), публиковал статьи в
газетах. Там были фотографии НЛО, рисунки. Сам видел
«инопланетян», даже с ними «летал». Во время одного моего
контакта я увидел на борту НЛО три «шестерки». Спрашиваю
«братьев по разуму», а почему вы не убираете три шестерки? –
они ответили: «Нам Господь не позволяет…»Слова эти мне
запомнились и меня насторожили. Хотя до конца я не понял еще
сути происходящего. Отличительная и универсальная
черта всех дьявольских действий для любого человека:
приближение к этой дьявольщине вызывает у человека
нечеловеческий страх! Этот страх преследовал и меня
во время «контактов». И чтобы справиться с этим страхом,
как-то защититься от материализовавшегося зла – я пришел в
храм. Крестился в Свято-Троицком соборе Александро-Невской
Лавры весной 1991 года. Крестился больше от страха. Тогда у
меня еще не было ни веры глубокой, ни знаний. И вот с того
момента началось мое духовное преображение. Вместо НЛО стал
писать о Церкви. После крещения в душе у меня как будто
зажегся огонь! Не было помещения, денег, но я знал только
одно – делать Православную газету.Свое благословение газете
дал Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн…
-
Расскажите о вашей работе под водительством Владыки Иоанна.
-
Отношения с Митрополитом Иоанном для меня были удивительными
и длились около двух лет. Я мог ему звонить в любое время.
Анна Степановна Иванова (сейчас она работает в книжной лавке
Самарского Вознесенского собора – А.Ж.) всегда
соединяла меня с Владыкой. Мог в любое время прийти к нему в
резиденцию, и ходил туда как к себе домой. Самое забавное,
что я тогда по своей неопытности считал, что в этом
церковном мире так и должно быть, так всегда и бывает… И
думал – какой чудный мир я чуть не прошел – какие милые,
удивительные люди вокруг… Как здесь все по-другому, нежели в
миру! А Владыка какой смиренный!.. Однажды прибежал к
Владыке весь заведенный: редакцию только что выгнали из
помещения в Духовной Академии… Кричу, сверхвозбужден,
раздосадован… Спускается ко мне Владыка: «Какой вы
эмоциональный, Александр Григорьевич!» - только и сказал. И
вновь поднялся в свои покои. Я все такой же пылающий
негодованием вышел из резиденции Владыки на Каменном острове
и решил пойти пешком, чтобы хоть немного остудиться. И вот
когда проходил улицу Ординарную, меня вдруг догнала
волна благодати, внутри стало так горячо-горячо… И наступило
спокойствие… Это молитва Владыки меня настигла… А сейчас на
этом самом месте, по странному стечению обстоятельств,
поставлен наш киоск с церковной утварью и духовными книгами.
Чиновник спустя много лет ткнул пальцем именно в это место!
Был и
такой случай. Владыка вдруг меня спрашивает: «Александр
Григорьевич, тебе ведь, наверное, деньги на газету нужны?»
Денег у меня совершенно не было, да почти ничего не было, но
вижу, мне машет рукой стоявший за Владыкой иеромонах Пахомий
(Трегулов), его духовное чадо. Я понял его жест и говорю:
«Нет, Владыка, деньги мне не нужны…» - «Ну, хорошо, что ты
сам обходишься», - сказал он мне. А когда мы вышли с отцом
Пахомием, я от него услышал: «Это он тебя проверял…» С тех
пор доверялмне Владыка больше.
Верю,
что Владыка и после своей смерти продолжает духовно
окормлять нашу газету. Три раза я видел его во сне, и всякий
раз после этого случались крупные неприятности. Хотя никаких
слов об этом сказано не было, я понимал, что он меня
предупреждает об опасности.
-
Расскажите о вашем духовнике, замечательном и очень
известном пастыре протоиерее Иоанне Миронове.
- О
батюшке я могу говорить безконечно… Отец Иоанн окормляет
меня с 1997 года. Впервые он зашел к нам в редакцию, и мне
захотелось с ним сфотографироваться. Комнатенка была тогда
очень маленькая. Батюшка сел в мое кресло, а я сел рядом. И
вот удивительно: моя голова вдруг сама легла ему на плечо!
Потом сколько я ни пробовал сделать так же с разными
батюшками, не получалось. Это была фальшь. А тут голова сама
опустилась ему на плечо. С этого и началось. Он тогда служил
в Мурино, в храме Святой Екатерины. И я к нему туда бегал за
советами. Он сам звонил, разрешал ему звонить, бывать у него
дома. Был такой момент в наших отношениях. Мы шли по
Фессалоникам с батюшкой. Мне все интересно, оглядываюсь по
сторонам. Дошли до магазина якорей, а я не видел и со всей
силы наткнулся ногой на очень острую «лапу» якоря, и стал
падать – это все заняло мгновение. И батюшка за это время
успело произнести: «Господи, помилуй!» Если бы не его
молитва – мое паломничество на этом и завершилось, я бы едва
проковылял весь путь. Но его молитва меня защитила. Была
лишь легкая царапинка, которую батюшка помазал святым
маслицем, и она вскоре зажила.
Еще
пример. Сидел я дома один, лазил по новостным лентам в
интернете. И вот я загляделся на какой-то баннер с девушкой
– и словно прорвало… В эти сети только попади!Вырубаешь один
баннер, другой образуется… Глубоко влез, смотрю на все это…
И вдруг явственно раздается батюшкин голос: «Сашенька,
десять поклончиков…» Я был настолько ошарашен! Дверь закрыта
на ключ, батюшкин голос знаю очень хорошо. Меня просто
скинуло с кресла и я стал бить поклоны – от изумления, от
испуга…
- А
бывало так, что за Вашу гражданскую, церковную позицию
приходится платить немалую цену?
-
Бывало, к сожалению. Последний случай два года назад у всего
города был на слуху. В Кировском районе нашей области, в 56
км от Санкт-Петербурга, в селе Лезье-Сологубовка, немцы
восстановили большой храм Успения Пресвятой Богородицы. Храм
этот в войну был разрушен самими немцами. Там, возможно,
сидел наш наводчик, ихрам разбили немецкими снарядами.
Конечно, все это сейчас объясняется просто: «шла война», -и
тем не менее я бы не спешил с благодарностью немцам за
восстановление этого огромного пятикупольного храма.. К тому
же за это немецкая сторона попросила предоставить
возможность хоронить там на этой церковной земле своих
убиенных на поле брани, которых свозят сейчас туда со всей
Ленинградской области. Под немецкое кладбище выделена
немалая территория – на восемьдесят тысяч захоронений. А в
крипте этого храма устроено священником нечто вроде музея.
Часть музея посвещена советским воинам, а другая – немцам,
которые полегли на нашей земле. Там есть книги, куда
вписывают каждого обнаруженного убитого немца. Наша позиция
такая: вокруг Питера лежат незахороненными тысячи тысяч
советских солдат. Например, только на Невском пятачке
останки наших солдат лежат в семь слоев. И на них сейчас
строят коттеджи. Только вчера ко мне батюшка подходил,
который там возводит храм, и он мне об этом рассказал. Я не
знаю, какая уж будет жизнь в этих коттеджах, на костях
воинов. Но такое забвение памяти людей, которые положили
свою жизнь за Отечество – недопустимо. Ни одна
цивилизованная страна не относится так к своим усопшим. В
соседней Белоруссии давно прибрали места боев – святые для
нас места! А у нас эта работа ведется очень медленно. Мы
святыни церковные возрождаем, это замечательно. Но нельзя не
замечать, что есть еще места, где черепами советских
солдатиков деревенские мальчишки до сих пор играют в футбол…
И вот газета рассказала об этом немецком кладбище, высказала
несогласие с появлением такого кладбища на нашей земле, пока
не захоронены наши погибшие. Я вообще считаю, что лучше бы
немцам забрать в Германию останки своих солдат… Многим
власть имущим статья моя не понравилась, ведь сейчас есть
«теория примирения», да и с Германией у нас добрые
отношения. Вскоре нашу редакцию выгнали из только что
отремонтированного нами помещения на территории одного
петербургского храма… Я думаю, это было связано со статьей о
немецком кладбище. Для нас это был сильный удар. Я всегда
стараюсь, чтобы не только духовно, но и географически
редакция была при церкви… А сейчас вот приходится под
редакцию снимать две комнатки в питерских трущобах… Были и
другие неприятности. Даже заседал Епархиальный совет, где
высказывались разные предложения о том, как наказать газету
за эти статьи. К счастью, никаких конкретных решений принято
не было.
Моя
позиция объясняется вот чем. Для меня война – живая! Я сын
Победы – родился в 1947 году. Отец мой, советский офицер, на
брюхе прополз две войны – финскую и Отечественную, и умер
спустя десятилетия от фронтовой контузии… Для меня война –
не история, не миф, она у меня в сердце… Вот почему я против
фашистских захоронений на нашей земле… Да, в 1991 году
Ельцин подписал соглашение с Германией о взаимном сохранении
в наших странах воинских захоронений. Я мальчишкой был в
Чехословакии, Венгрии, в Польше… Был в Трептов-парке в
Германии, на Зееловских высотах, и знаю, что там кладбища
наших солдат находятся в очень хорошем состоянии. Но ведь мы
были воинами-освободителями! Спасли от фашизма пол-Европы и
саму Германию… Они обязаны так относиться к нашим
могилам… У нас, я считаю, таких обязательств по отношению к
захватчикам нет… Тем более, пока не похоронены все наши
солдаты…
-
Чем закончилась эта история?
-
Газета «Православный Санкт-Петербург» осталась церковным
изданием, продолжает выходить по благословению Митрополита
Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира… На кладбище под
Петербургом продолжают свозить и хоронить убитых немцев…
Священника, отвечающего за немецкое кладбище, сделали
благочинным… Даже ветеранские организации меня не
поддержали. Говорили мне заученные слова о том, что немецкие
солдаты не виноваты. Это же те же «рабоче-крестьяне»,
которые шли туда, куда прикажет их фюрер… И это говорили мне
люди, живущие в городе, который был задушен страшной
блокадой!.. Ничего изменить мне не удалось. Да я и понимал,
что из-за наших статей никто кладбище не закроет, и ничего,
кроме неприятностей, я на этом не заработаю. А скандалы
сейчас стоят дорого – в том числе и финансово (у меня таких
денег нет). Но я хотел привлечь внимание общественности к
косточкам наших солдат! И есть один положительный момент.
Создан он не мной, а властями города. Но я думаю, что и наши
статьи сыграли свою роль. Образовано на постоянной основе
несколько батальонов из дембелей-срочников, которым поручено
вести розыск и захоронение советских солдат в области.
-
Что для Вас Петербург? Ощущаете ли Вы его душу, о которой
столько написано и стихов, и прозы…
- Я
люблю внешнюю красоту Санкт-Петербурга, но его духовная
сфера мне не по душе. В нем дышится православному очень
тяжело. Я живу здесь постоянно с 1965 года. Мои родители,
дедушка с бабушкой, дядя похоронены здесь на Серафимовском
кладбище. Там же и мне есть место, рядом с мамой. Лягу и я в
топкую питерскую землю. И все же не люблю Петербург, тот
мистический город, о котором писали и Достоевский, и Гоголь,
и Пушкин. Город этот не русский, европейский. Здесь с самого
начала был центр оккультизма. В Москве дышится намного
легче. Я уже не говорю о Пскове, Новгороде, Ферапонтове,
Горицах,где хотя ипьют водку и ругаются матом, но предки
так намолили те места… Здесь мне духовно трудно
живется. Большие храмы давят, подавляет своим величием
построенный на католический манер Казанский собор… Я люблю
маленькие псковские храмики. Православных людей в Петербурге
все-таки сравнительно мало. Один Православный
профессор-социолог проводил исследование, и он насчитал у
нас 200 тысяч Православных, которые более-менее регулярно
посещают храмы. На пятимиллионный город это весьма мало. Вот
как рисовал Петербург поэт Иннокентий Анненский (†1909):
ПЕТЕРБУРГ
Желтый пар петербургской зимы. Желтый свет, обливающий
плиты… Я не знаю, где вы и где мы, только знаю, что крепко
мы слиты. Сочинил ли нас царский указ? Потопить ли нас шведы
забыли? Вместо сказки в прошедшем у нас только камни да
страшные были.Только камни нам дал чародей, да Неву
буро-жёлтого цвета. Да пустыни немых площадей, где казнили
людей до рассвета. А что было у нас на земле, чем вознесся
орел наш двуглавый, в тёмных лаврах гигант на скале, -
завтра станет ребячьей забавой. Уж на что был он грозен и
смел, да скакун его бешеный выдал, царь змеи раздавить не
сумел, и прижатая стала наш идол. Ни кремлей, ни чудес, ни
святынь, ни миражей, ни слёз, ни улыбки… Только камни из
мёрзлых пустынь да сознанье проклятой ошибки. Даже в мае,
когда разлиты белой ночи над волнами тени, там не чары
весенней мечты, там отрава безплотных хотений.
Побывал
я как-то в Париже и поразился его воздушности. Парижане
говорят, что их город построили ангелы. Я давно уже не
пьющий человек, но вот хочу предложить такое сравнение.
Париж – это как шампанское, Лондон как крепленое терпкое
вино. А Петербург…
А
Православные петербуржцы – замечательный, добрый, отзывчивый
народ! Их я очень люблю и для них тружусь. Конечно,
питерские святые нас поддерживают. Если бы не они, город
давно бы превратился в страшное духовное болото… Не зря,
наверное, поэт Осип Мандельштам сказал: «В Петербурге жить –
словно спать в гробу»…
- Мы
с вами много лет обмениваемся газетами, иногда встречаемся.
Что Вы можете пожелать нашей газете?
-
«Благовест» - одна из первых Православных газет. Она
началась в 1991 году. Наша – в 1993-м. На «Благовесте» я
учился Православной журналистике. Восхищался вашим изданием
и не представлял, что смогу делать газету, подобную
«Благовесту». У вас живая газета, делают ее живые люди, со
своими взглядами, увлечениями, порой ошибками. А вот
мертвечину я не люблю! Пусть даже там все внешне
благообразно и правильно… Желаю «Благовесту» многая и благая
лета! Инапоследок хочу сказать читателям «Благовеста» два
слова: дорогие читатели! Прошу Вас, цените свое издание!
Молитесь за редактора православной газеты, за всех, кто
делает «Благовест». Это очень тяжелый крест. Поверьте мне на
слово – я знаю, что говорю!
Всё-то у меня ладится,
и
все-то у меня лепится,
и
неровное в рядок рядится,
добрых дел жужжит мельница.
Блага
круто растут лесенкой,
люди
чествуют – куда денешься?
Ухожу
на труды с песенкой,
Возвращаюсь домой с денежкой.
На
столе пироги сладкие,
из
окна, что ни глянь – радуги,
и в
державе дела славные,
теленовости сплошь радостны.
Отдохнуть ложусь – нога за ногу,
Все
домашние ходют шопотом…
И
берет меня Бог за пазуху
И
баюкает… Хорошо-то как!
Сергей Ташков, Белгород |
