Знаки припоминания. Былинки
«… Но
и умершего не лишай милости»
(Сир.7,36)
Кажется, весь город собрался на кладбищах – Радоница, день
поминовения усопших. Везде яички Пасхальные, и радость
Пасхальную не утишить…
Апрель, на кладбище
размытое
Идут машины и народ.
Потоп – что горюшко
разлитое,
С трудом пройдешь к
могиле вброд.
Повывернуты, опрокинуты
Вчера лишь врытые кресты,
Водою памятники сдвинуты,
Дрожат промокшие кусты.
А похороны продолжаются,
Не остановишь этот смерч;
В потоке мутном
отражаются
Одновременно – жизнь и
смерть.
Сергей Хомутов
Реже я
стал бывать у тебя, мама, но в мыслях с тобой, и папу
вспоминаю часто. Вот и вздрогнуло сердце: «сыночек» -
показалось – позвали меня. С тонкой ветки скатился листочек,
как слеза уходящего дня. Александр Макаров.
А
когда разговариваю с тобой коротко, только одно и слышу:
«Молись, сынок, молись, и за папу молись…» Неужели вам так
плохо? Батюшка обмолвился, что судьба твоя там
неладно пока складывается. А что я еще могу? Вот обещал тебе
к «крестной» съездить, к подруге твоей, Клавдии Васильевне
Литвиненко – и побывал. Согнулась вся колесом, как ты, 89
лет, но бодрая; в квартире чисто, ухожено, газовую плиту
новую ей как ветерану поставили; дети собираются ее к себе
перевезти. Вспоминала молодость, первую свою любовь, войну,
о тебе рассказывала, как вы в Вене познакомились, но не
плакала, молодцом держалась. Мы о ней статью в газете
опубликовали – «Медсестра». Да ты, наверное, все знаешь.
Лере сделали операцию, а я выпустил очередную книгу; там и
фотография баденская есть, на которой меня держит папа, а ты
сзади его обнимаешь. И дом №38 на Иоганнштрассе в Бадене,
где мы жили. Оказывается, я очень мало о знаю о вас; попроси
меня толком рассказать – одни обрывки получатся: в свое
время неинтересно было, а теперь и спросить не у кого…
Поумнел с запозданием. Пойду папе лампадку зажгу…
Оградки
И
сгинет снег… Скатеркой-самобранкой воскресная потешит
зеленца… Я снова крашу краской «серебрянкой» ограду над
могилою отца. Не для красы. Такая есть опаска: не подновишь
– и медленная ржа сожрет металл, когда облезет краска; и все
путем, пока она свежа. Вот где семью соединило нашу! Куда ни
глянешь – близкие одни… Не золотом, а «серебрянкой» крашу
последнее пристанище родни. Докрашу и скажу себе: «В
порядке!» Да будет жив простой мой русский род, покуда
подновляются оградки, покуда память за сердце берет.
Виктор Максимов.
Солнышко появилось, теперь чаще буду у тебя; все пытаемся
посадить цветы на могиле, а они погибают – и тепла много, и
влаги, только ландыши пока прижились болотные.
Папу
чувствую, ему получше, он даже нам помогает, а как
это – никто не ведает; люблю вас и скучаю пуще прежнего, ну
да недолго осталось… Но Господь все равно не возьмет, пока
все положенные дела на земле не переделаешь. У меня вот
газета, у Леры – я, сын и внук; теща держится героически,
несмотря на годы… Не скорби, мама, по батюшкиным молитвам
Господь все управит к лучшему, и я буду стараться.
Вспоминал я, светлея от грусти. Жизнь мне долгую память
дала, как нашла меня мама в капусте и сыночком родным
назвала. Александр Макаров.
Кланяюсь тебе, дедушка Иван Иванович, бабушка Анна
Федосеевна, дядя Евгений Иванович, и тебе, конечно. Я
зернышек насыпал на твою могилку, птички прилетят клевать –
и тебе веселей станет. Да вот они: две сизокрылых голубицы
присели на твою оградку. До свидания, мама!
Ночное стихотворение
Душа не на месте. И что
это с ней?
Все чудится – дверь
отворилась ночная…
И вздрогнуло сердце, и
стало взрослей, -
То жизнь продолжалась
моя, не иная,
Моя, не иная, взойдя на
порог,
Сказала счастливейшим
голосом: «Мама!
Опять ты не спишь?» - «Безпокоюсь,
сынок…»
… Но жизнь обняла и
свежо, и упрямо,
Всем юным восторгом,
напором крови…
И вздрогнуло сердце,
расширив границы,
Границы тревоги, границы
любви,
В которой и мне суждено
повториться.
Любовь Ладейщикова |