ГЛАВНАЯ           ФОТОГАЛЕРЕЯ           ГАЗЕТА"ПРАВОСЛАВНЫЙ СПб"           ГОСТЕВАЯ КНИГА

 Знаки припоминания. Былинки

Земной поклон бабушкам

У меня, как и у большинства из нас, было две бабушки: Анна Федосеевна Ракова, из вологодских крестьянок (я писал о ней выше) – папина мама, и Мария Степановна Сироткина, уральская казачка, родившаю мою маму и дядю.

Анну Федосеевну, бывшую учительницу, помню только с улицы Куйбышева, 23, где она доживала свои дни с больной родственницей в огромной коммунальной квартире. Тогда я был слишком глуп, чтобы интересоваться историей рода и отдельными ее представителями, хотя бабушка до конца сохранила свой блестящий ум. Я ничего не спрашивал – она ничего не навязывала, а теперь мне обидно и больно за безвозвратное время юности. Чуть позже папа перевез Анну Федосеевну на Черную Речку, где она и умерла в 1974 году от рака желудка. Сечас я живу рядом и, проходя мимо ее дома с огромной аркой, сразу вспоминаю бабушку.

Анна Степановна жила в латвийском городе Резекне, где после окончания войны обосновались дядя с тетей; я частенько заезжал к ним погостить – на уральские шанежки. Мамина бабушка пахла такой чистотой, что даже теперь сквозь толщу лет вспомнив ее, я ощутил этот непередаваемый запах. Мужа-чапаевца расстреляли в 37-м; прислали бумажку о реабилитации, да единственное крохотное фото деда, когда повзрослел, дала внуку Алику. Бабушка посещала православную церковь каждое воскресенье и церковные праздники, надевая беленький платочек; такой и запечатлела ее моя память – тихую, пахнущую чистотой (теперь-то я понимаю, что от бабушки исходила и чистота духовная), в аккуратном беленьком платочке, с умилительным уральским говором. Умерла в 85 лет, могла бы и пожить, но сломала шейку бедра – беда всех пожилых - и больше не поднялась… Латвия теперь – другая страна, ты прости, бабушка, что не навещаю, но в сердце храню и молюсь…

Злых бабушек мне в жизни не встречалось, а старики бывают, но больше прикидываются - к старости все люди становятся добрыми.

У старушек этих

не по книжкам речь –

Та, какую надо

всем бы нам беречь.

От старушек этих,

хоть бы вон от той,

Как из русских сказок,

веет добротой.

Нина Краснова

Я сделал небольшую стихотворную подборку, чтобы земно поклониться всем русским бабушкам, из поколения в поколение тянущих неподъемный воз седых детей и внуков и правнуков-несмышленышей, умудряясь удержать его на самых крутых поворотах, и без назойливых поучений передавать идущим вслед мудреную науку, как поле-жизнь перейти. Земной вам поклон, бабушки наши безценные. Душа говорит, что много вас В Царствии Небесном. А ведь заслужили!

Старухи

В колодце хрущевских скворечников, как в невод, забившись, молчат. И бедной толпой, и не спешной замерзшие бабки стоят. Забытые всеми старушечки сей жизни цепляясь за нить, бредут к алюминиевой кружечке себе молока прикупить. Обдует их ветром и стужею январский сугробистый двор. Храпит на морозе простуженно молоковозки мотор. Смиренно и как-то привычно все крестят себя невпопад. За подлые наши обычаи они лишь тихонько бранят. Скорей бы испечь оладушки, да жиденький супчик сварить… И всеми забытые бабушки голодных хотят накормить! И в ночи глухие, безсонные: в тревоге за чахлых детей, их темные лики иконные мерцают любовью своей!

И свято, как снег, и неспешно их души плывут от земли… Прощая нам, бедным и грешным, что мы их сберечь не смогли… Михаил Васильев.

Мать

Смотрю, как бабка молится.

Поклоны низко бьет.

Святая Богородица.

Потресканный киот.

 

И Приснодеве верится!

Но Слово – это боль…

В глазах усталых теплится

Доверия огонь.

- Приди, души не чаю,

Мой старший сын Иван! –

Твердит она ночами

Молитву трем сынам…

- Приди, мой средний, светлый

Удачливый Матвей!..

Не верит бабка смерти

Троих своих детей…

- Приди, мой младший, милый.

Мой золотой Лука! –

… Как тихо в этом мире,

Где нет войны пока…

Александр Машкара

 

Светлая радость-печаль

Бабушка, Анна Прокофьевна, зернышко в доброй горсти! Сколько на сердце накоплено, что невозможно снести! Может быть, память далекая высветит тот уголок, где, привечает нас, окая, древней земли говорок. Грезится в шуме березовом светлый бревенчатый рай. Спит, успокоясь над озером, дедушка наш Николай. Вечер да старая мельница, тихая Пуя-река шепчут, что все перемелется к старости наверняка. Знаю – в дорогу на Ровдино, в синь, в родниковую даль скличет нас милая родина, светлая радость-печаль. Юрий Куксов.

 

Молитва

Космата, суха, сизоуха

В вагоне сидела старуха

И сына родного устало

Звала, но не узнавала.

Ее слабоумная прихоть

То зверя искала, то выход,

То снова сползала в блокаду:

- Сама я из Ленинграда…

Да-а! Хлебушек нам доставался

С сыночком… - А сын чертыхался

И так загонял ее в угол,

Боялись – умрет от испуга.

… И вдруг пронеслось среди ночи

Схватившее за душу: - Отче

Наш!.. – Смута в вагоне редела,

Она возносилась в пределы,

Где память хранила до слова

Страницы молитвослова.

Четыре часа без запинки

Молилась на мятой простынке,

Кого-то, незримого, рядом,

Крестя и рукою, и взглядом.

Казалось немыслимым чудо,

Что живо такое под спудом

Безпамятства в дикой старухе,

Натасканной на оплеухе.

… Она замолкала не сразу.

Крестом осенилась три раза

И тихо спросила – о, Боже!:

- Ты, доченька, молишься тоже?

 

Молюсь. Но ответить не смею.

Я так – как она – не умею.

Татьяна Шорохова, СПб

 

Суровая бабка моя

И расскажет мне бабка, старуха кержацкого роду, как сварила убойный, седой самогон, как споила гостей, дверь подперла сосновой колодой и плеснула на стены веселый огонь. Занялось, загудело, как раненый зверь, зарычало прокаленное зноем, сухое смолье, и кричали каратели – дико и страшно кричали. Бабка била по окнам, и доброе было ружье.

Наше сельское кладбище! Нет ни гранита, ни бронзы. Только небо, цветы да возвышенность небытия. Мы поставили бабушке крест из мореной березы. Она верила в Бога, суровая бабка моя… Михаил Вишняков

 

Бабушка

Помирала бабушка Фоминишна… Перемыла избу и мостки, проворчав коту: «У этих нынешних все не тем путем, не по-людски». Повязав лицо платочком клетчатым, ковыляя на сухих ногах, прополола грядку с луком репчатым и лукошки прибрала в сенях. А когда пришла невестка к вечеру с фермы и вернулся с поля сын, делать совершенно было нечего – дом блестел, как новенький алтын. И легла она под окна бледные на постель белейшего холста. «Вроде все как надо – худо-бедно ли… Господи, забыла про кота!..» Встала с непонятною ломотою. Кот лизал поджарые бока. Поглядела на него с заботою: «Ишь, не напасешься молока…» И взирал на бабушку с почтением хмурый Спас из темного угла. Бабушка вздохнула с облегчением – и спокойно к ночи отошла… Николай Александров.

 Бабка

Рожала, охала по-бабьи,

Растила, подправляла дом,

И пальцы, гнутые по-крабьи,

С годами слушались с трудом.

И то: земля в них въелась прочно,

Они, считай, срослись с землей

И сами стали жесткой почвой,

Холодной – в стужу, теплой – в зной.

Срослась с морковью и картошкой,

С корнями яблонь, груш и слив,

С подсолнухом на толстой ножке

Стоящем, голову склонив.

Шли годы, как за грядкой грядка,

Печной присыпаны золой.

Так – до девятого десятка –

Жила, согнувшись над землей.

И в выходные вывозила,

Передник чистый повязав,

В коляске детской к магазину

Пучки редиса, лука, трав.

Стояла, не присев ни разу,

На самом солнышке, до двух,

В ряду таких же востроглазых,

Смешливых жилистых старух.

Потом походкою утиной

Довольная брела домой.

Когда же срок пришел уйти ей,

Ушла морозною зимой.

Ее отпели, помянули,

Беря щепотками кутью.

Потом чуланы отомкнули,

Прошлись ногами по тряпью.

 

Оно лежало ветхо, бедно…

И, бабку в хитрости виня,

Три дня в избе искала тщетно

Сберкнижки близкая родня.

Татьяна Кузовлева

 

Бабушка Анастасея Петровна

А сегодня так тихо, так тихо с утра: не шумят тополя, и березы скромны и укромны. Уж полгода как нет, уж полгода (а точно вчера) моей бабушки, бабушки Анастасеи Петровны. Пусть ей пухом земля, хоть на что ей земля в облаках? Пусть ей прахом грехи, хоть грехам ее внуки дивятся. Что за свойство людей распадаться на пух и на прах? Пусть же пухом душа ее будет, чтоб повыше подняться. А сегодня так тихо, так тихо, как будто сама мать-земля вспоминает вселенское детство любовно. Как мое безпризорное детство жалела она, очень добрая бабушка Анастасея Петровна. Я не знаю, знавала ли счастье, но то, что хлебнуть ей пришлось – не выдерживает и типографская верстка: две войны, две разрухи, голодная волжская жуть, грабежи, комиссары, холера, колхоз, продразверстка. И всю жизнь в ожиданье: то хлеба, то свыше детей, то с войны мужика, то из плена… то писем со ссылок, то зарплаты, то божеских цен, то победы идей, а в последнее время – все больше по ближним поминок. Оттого на Руси поминают всех «горькой». И поп больше дыму пускает, чем сердце зовет для спасенья. Так всю жизнь экономя, едва накопила на гроб очень кроткая бабушка, бабушка Анастасея.

А сегодня так тихо, так тихо, как будто в раю. Пусть ей пухом душа, чтоб плыла над Землей невиновно. Кто замолвит словечко на Божьем Суде за мою некрикливую бабушку Анастасею Петровну? Александр Андрюхин

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ БАБУШКЕ

Над майскими проспектами

шары взлетают радужно.

Певец поет о юности,

а я спою о бабушке.

Играют дети в ладушки.

Штанишки, куклы, юбочки…

Пора сказать о бабушке,

о бабушке-голубушке.

Порой зеленой, вешенею

и белой зимней сказкою

она сияла нежностью,

она светилась ласкою.

Мы все, скрывать тут нечего,

росли ее заботами;

отцы сражались с немцами,

а матери работали.

Ты в пору несчастливую

для нас жила и думала,

и душу совестливую

ты в нас, как свечку, вдунула.

Как времена изменчивы,

и наши жены-лапушки

все дольше ходят в женщинах

и не стремятся в бабушки.

И в будни, и по праздникам

я думаю с опаскою,

что нашим внукам-правнукам

бабули станут сказкою,

и это не когда еще,

а в самом близком будущем…

Споемте же, товарищи,

о бабушке-голубушке.

 

Они нам пели баюшки,

и мы споем им баюшки.

Прощайте, наши бабушки,

родный наши бабушки.

Владимир Костров

«ПРОКЛЯТ ЗЛОСЛОВЯЩИЙ ОТЦА СВОЕГО ИЛИ МАТЕРЬ СВОЮ! И ВЕСЬ НАРОД СКАЖЕТ: АМИНЬ» (Втор.27,16).

До земли вам кланяемся, бабушки наши родненькие!