Знаки припоминания. Былинки

«Все, что может рука твоя делать, по силам делай» (Екк.9,10).

Шел, как всегда, торопясь, и привычно тащил на ремне через плечо огромный портфель. Улица как улица, люди как люди, и запах перестоявшей зимы и табачного дыма. И вдруг пахнуло. Откуда-то из двора ветерок вынес на улицу запах инструментального цеха. Хорошо работать с упоеньем, чтоб работа праздником была, чтобы от желанья и уменья взмыли за плечами два крыла, чтобы и работалось, и пелось, чтобы кровь бурлила кипятком, чтобы и другому захотелось поработать тем же молотком. Чтоб ему открылось то святое, чем велик и чем прекрасен труд. Есть в любой профессии такое, что в стихах поэзией зовут. Александр Люкин. Раньше целые районы города были пропитаны ароматом каленой стружки, охлаждающей суспензией, горячим машинным маслом и тончайшей металлической пылью. Я даже остановился от неожиданности – до чего же приятно пахло! Значит, еще крутятся где-то токарные шпиндели, еще нужны стране классные мастера, способные ловить микроны на переживших свою старость станках.

Я целый день точил детали,

Станок тянул, как вороной,

И мне казалось: мы пахали

Большое поле под луной…

Как жирный пласт, сливная стружка

С резца, как с лемеха, - волчком!

Еще б на дереве кукушку!

Еще грача бы с червячком!..

Пускай в эмульсии, как в пене,

Стальная морда, - ничего!

Я гнал в свирепом упоенье

Вперед кормильца своего.

И он тянул… Дрожали руки,

И вот почти наверняка

Сдан урожай жрецам науки,

Что восседают в ОТК.

Теперь меня на этой пашне

Веселый сменит бородач,

Коллега мой, то бишь напарник,

Чтоб продолжалась борозда!..

Владимир Бейлькин, Ленинград

Много лет я проработал на заводах, и мои лучшие чувства я испытал в индустриальных цехах. Впервые отец с большим трудом устроил меня учеником шлифовальщика на львовский телевизионный завод. Мастер участка подвел меня к огромному плоскошлифовальному механизму, скоренько показал, как включать, выключать и регулировать движения махины, дал первое задание – зачистить обе стороны громадной плиты и побежал по своим делам. Я долго не решался запустить полуметровый шлифовальный круг, боясь, что он тут же разорвется и убьет меня, хрупкого мальчика в белоснежной рубашке, в самом начале трудовой деятельности. Но – толстый абразивный круг после нажатия кнопки стремительно завизжал и стал набирать обороты. Другой ручкой я заставил двигаться взад-вперед двухметровый стол с прихваченной магнитами плитой. Оставалось, как показывал мастер, медленным вращением маховика опустить шлифовальный круг до первого соприкосновения с плитой. Но не тут-то было! Сколько ни крутил я ручку маховика, расстояние между плитой и кругом не уменьшалось ни на миллиметр. В поисках помощи я оглядывался на рабочих, но все были заняты, да уж чего теперь греха таить! – никто из местных не хотел помогать «москалю», отнявшему дефицитное рабочее место у львовского парня.

И тогда я вспомнил, что мастер вскользь упомянул, что круг можно поднимать-опускать не только вручную, но и автоматически, с помощью кнопки. Представьте себе картину: резво бегает туда-сюда «корыто» стола, над ним со скоростью 5000 оборотов во что-то визжит заскучавший от безделья шлифовальный круг, а у панели управления напуганный до полуобморока мальчишка пытается справиться с первым в его жизни производственным заданием. Теперь-то я понимаю, что надо мной хотели посмеяться, но мне было не до смеху. Наконец я решаюсь и нажимаю кнопку автоматического спуска. Вращающийся круг врезается в поступательно движущуюся плиту, раздается страшный удар, снопы разноцветных искр летят во все стороны, а я мгновенно оказываюсь – не на полу – за воротами цеха, напуганный до смерти, но живой и невредимый.

На другое утро с поникшей головой я стоял перед мастером. Оказывается, я сломал шпиндель; надо было переключить ручку с автоматической подачи круга на механическую и вручную опустить круг до касания с металлом. Как мне было за себя стыдно – не передать; но станок я освоил и лихо «ловил» десятые доли миллиметра, для чего с пижонством носил в верхнем кармане выданный под расписку новенький, выглядывающий из кожушка, микрометр. С этого драматического момента начался мой долгий, длиной в несколько десятилетий, путь рабочего человека. Никогда я не жалел об этом.

Ты в цех войди

Ты в цех войди, не бойся пыли,

Запачкать пальчик о деталь.

Там чистый выдадут напильник

И нержавеющую сталь.

Она покажется послушной,

Но вывод делать не спеши –

Металлу, как и людям, нужно

Прикосновение души.

Пренебрежительного барства

Он не выносит, прям и крут.

Завод – как мускул государства,

Где всем судья и совесть труд.

Там справедлив язык работы,

Ясней видна за далью даль.

Там жизнь, падения и взлеты,

Людская радость и печаль.

И кто не понял – обезкрылен –

В рабочем классе ничего,

Тот, значит, попросту безсилен

Перед величием его.

Анатолий Пискарев