Знаки припоминания. Былинки
По
работе принесли мне несколько выпусков брошюры «Дети в
тюрьме»: исповеди малолеток, по собственной глупости и
недомыслию родителей попавших за решетку. Даже читать
страшно, а что испытали эти мальчишки на деле, не хочу и
домысливать: взрослым тетям не все расскажешь. Вот один из
рассказов Михаила У., 16 лет: «Когда меня завели в камеру, я
осмотрелся и заплакал. Она была такая мрачная, и все в ней
были лысые, с черными зубами, тела в наколках, кровати
деревянные, пол каменный, не было даже света, солнца, потому
что закрывали решетки и «реснички». Я подумал, мне здесь не
выжить весь свой срок, какой дадут мне на суде. Мне начали
рассказывать все тюремные понятия, я запоминал и старался
придерживаться их, т.к. если не придерживаться, то сами зэки
могут сделать из тебя кого угодно. Я боялся, но я прошел
сквозь всю эту тьму. Когда меня осудили, я уехал в зону.
Отсидел я там 6,5 месяцев, зона голодная, издеваются,
избивают за каждый пустяк, если не так сказал или
неправильно посмотрел на командиров и санитаров отряда. Мама
написала в Москву, и я уехал по месту жительства. Ехал
полтора месяца, и пока ехал – натерпелся всего, что есть в
тюремной жизни. Но я хотел бы побыстрей освободиться из этой
жизни».
Меня оторвали от дома,
Закрыли в четыре стены.
На окнах стальные
решетки,
А рядом со мной ни души.
Никто не увидит слезинки,
Упавшей во сне из глаз,
А мокрая утром подушка
Напомнит, где я сейчас.
Ольга И., СИЗО г.Пенза
И вдруг
из забвения память вынесла то, что я старательно забывал: и
я ведь тоже мог сесть в тюрьму! Никому я не рассказывал об
этом, и родители ни разу не попрекнули меня. Возможно, хотя
я не уверен, то давнее происшествие так повлияло на юное
существо Сашу Ракова, что больше он подобного не совершал.
А
получилось вот как. Мы жили в Польше, в городке Легница, где
было две советских школы - №30 и №32. Была весна 1963 года,
к концу подходил восьмой класс, а вместе с его окончанием
школьники, зачастую с родителями-военными, возвращались, как
мы говорили, «в Союз».
Была у
меня компания ребят из тридцатой школы – генеральский сын
Серж Булычев, Вовка Попов, кто-то еще и я. Мы не хулиганили
– больше озорничали. Правда, иногда сбрасывались и покупали
в субботу на всех бутылку самого дешевого польского вина «Барбурка»
(вот ведь память – даже название помнит!) Покуривали для
форса, но не затягивались, «ходили» с девчонками, но больше
для пижонства – интереса к ним особого тогда не было.
Заводилой был Серж, красавец, парень отчаянный, драчун и
заводила; как-то незаметно мы стали ему подчиняться.
(Передавали, что он вскоре после переезда в Союз он утонул в
Черном море). Но школу не прогуливали, и в учебе были не
последними. А дальше случилось то, что случилось. Встретил
после уроков на улице Вовку Попова, а он говорит: «Саня, мы
вечером идем в Дом пионеров, там в авиамодельный кружок
привезли много моторчиков, хотим взять и продать. Пойдешь с
нами?» Как я мог отказаться?
Вечером
наша шайка в полном составе пошла «на дело». Я оставался
наверху, «на стреме», остальные залезли через окно в
мастерскую. Страшно было - не передать! Я издрожался от
холода и труса. Наконец, все вылезли и разошлись по домам.
Моторчики Серж спрятал где-то в разбитом доме, я их так и не
увидел. В школе мы вовсю хвалились своим «подвигом» перед
одноклассниками.
Военный
следователь преступников нашел очень быстро. Мы приходили на
допросы, размазывали по щекам слезы и сопли и во всем
сознавались. Потом следователь пришел в мою 32 школу и на
общем собрании рассказал о моем участии в краже. Меня
исключили из комсомола.
Никогда
не забуду того невыносимого чувства, как я незримо отделился
от всего и всех, кто был мне дорог: от родного класса, от
девчонки, в которую был влюблен, от радости возвращения на
Родину и настежь распахнутой весны. Незримая черта отделила
мою – я понял теперь – прошлую счастливую жизнь. В школе со
мной перестали общаться, а по улице я брел, опустив глаза:
весь мир презрительно глядел на меня, и каждый прохожий,
казалось, говорил: «Это идет преступник!» Именно тогда в мое
сознание вошло, что значит быть преступником: это значит
преступить черту, которую преступать нельзя. «Не спускают
вору, когда он крадет, чтобы насытить душу свою, когда он
голоден; но, будучи пойман, он заплатит всемеро, отдаст все
имущество дома своего» (Притч.6,31).
Много-много лет прошло с тех полудетских пор, но до сих пор
мне становится невыносимо стыдно за свой глупый поступок,
совершенный по законам стаи. Конечно, никто нас не судил,
только солдат-срочник, который вел авиамодельный кружок, при
встрече со мной в сердцах сказал: «Вы же меня чуть под
трибунал не отдали!» Но разве мы думали тогда о таких
«пустяках». Прости меня, солдат, - садовая была голова…
- Не тюрьма здесь, а
монастырь, -
Мне с бывалой улыбкой
сказали.
Посадили молиться за мир,
За обиды его и печали.
Келья – камера, разве не
так?
Так и есть, остается
молиться.
Сами слезы, вскипая в
очах,
Заставляют пред Богом
склониться.
Пощади и друзей и врагов,
Пощади и помилуй нас,
грешных.
А за мной все следят из
глазков!
А про нас не забыл, друг
сердешный!
Помолюсь и за вас, и за
тех,
Кто над вами, под вами,
пред вами.
Не молиться в тюрьме –
страшный грех,
Облегчается сердце
слезами.
Священник Димитрий Дудко |