Знаки припоминания. Былинки

Тихий уход Мартюни

Еще с перелома зимы начал подбадривать котов: «Скоро весна, ребята, тепло будет, с-о-о-л-нышко засветит, травка кругом, можно в земельку ходить-закапывать, а ты, бандит Малыш, опять будешь бедных лягушек и ящериц мучить. Травки поедите лечебной, отоспитесь всласть на привольном воздухе, а по ночам охотиться отправитесь. Птичек тебе уже, Малыш, не ловить – прыть не та, а Мартюня давно уже облюбовала себе место между решеткой и окном, вытянется шерстяной колбаской и греется до изнеможения, пока есть не захочет. Но то ли не понимали они меня, то ли никуда уже не хотели, только особой радости от моих слов я не заметил.

В городе

Я здесь, наверное, сошла б с ума,

Когда бы вскоре не родились дети,

И ради них, забыв на все на свете,

Теперь не узнаю сама себя.

Я вновь мурлычу, скромная на вид,

Я льщу хозяйке, вопреки природе;

И разум – тот, что раньше звал к свободе, -

Приспособляться в городе велит.

Александр Гитович

А выскочили коты из вонючей машины, ушки торчком, носами туда-сюда: свои прошлогодние отметины ищут. Но раньше дня два-три успокаивались, пока освоятся на старом новом месте, а нынче вяло отозвались на перемену в жизни. Попробуй-ка всю зиму просидеть в тесной квартире!

Малыш сразу же полез по лестнице на крышу, но не добрался, а Мартюня на второй ступеньке выдохлась – старость… И воды она пила слишком много для своего маленького тельца, потускнела и слиплась шкурка, а главное, не нравились мне ее глаза – не просто грустные, а прощальные у нее глаза были. Что мы знаем о наших меньших братьях? Да почти ничего…

В этот выходной мы с женой по делам остались в городе. На неделе звонили, что Мартюньке плохо, но мы все же надеялись – оклемается: не зря в народе говорят – «живуч, как кошка». Но в субботу утром ей стало хуже, и кошку решили везти к врачу. Но довести не успели: тихо умерла Мартюнька по дороге домой. Я взял квадратную обувную коробку, завернул еще теплое тельце с полуоткрытым ротиком в чистую тряпку, и сын повез ее обратно хоронить на дачу, к Ладоге, откуда она родом. Жена ушла плакать.

На даче

С тех пор, как поселились мы на даче,

Я стала больше презирать людей –

Их жалкие успехи и удачи,

Безсмысленность занятий и затей.

Нет, оправданий я не нахожу

Для истеричных выкриков хозяйки,

Что старый гриб нашла в конце лужайки,

Который я брезгливо обхожу.

Но трижды мне противен грубый гам,

Когда мужчины едут на охоту, -

Я непричастна к этому походу,

И козырей своих я им не дам.

Как, в сущности, безсилен человек:

Ему нужны и ружья, и собаки,

Но то, что вижу я во мраке,

Им даже днем не различить вовек.

Моей охоты не увидит свет,

В ней грация сопутствует величью –

И трепетно томится тельце птичье

В таких зубах, которым равных нет.

Я только тем обижена судьбой,

Несправедливостью земного мира,

Что ростом не сравниться мне с тобой,

Далекая сестра моя, Багира!

О, ты поймешь любовь среди цветов,

Когда в ночи мой пламенный любовник,

Одним прыжком перемахнув шиповник,

Идет ко мне, прекрасен и суров.

Александр Гитович

Мне тоже плохо: вспомнил, как недавно наказал Мартюню за кучку, положенную не в корыто, - сунул ее носиком, чтобы не бедокурила. Она же старенькая, а я воспитывать… 17 лет прожила она с нами, многое пришлось ей пережить; одно утешает: прожила в холе и ласке, никто не обижал, а уж как ее жена любила, передать не могу. Теперь буду вспоминать, как приходила Мартюня в мою комнату, ложилась на руку и пела свою безконечную песенку. Как нам было хорошо вдвоем! И коготки пускала в любой момент, чуть что не по ней: характер был вспыльчивый…

Мы похоронили тебя под липой, где ты так любила нежиться, перекатываясь в травке и открывая свой пушистый животик. Спи, Мартюня, приладожская кошечка, в своей земле. Сколько радости ты принесла в наш  маленький дом! Православие ничего утешительного не говорит о нашей предстоящей встрече. Но мне почему-то верится, что мы еще будем вместе. Вот вы с Малышом, сыном твоим, дрались все время, а будет он скучать по тебе? Будет, конечно: кому, как не сыну, вспоминать свою мать?..

…Отец Иоанн сорвал с клумбы цветов на Мартюнину могилку, Кирилл положил на холмик маленькую рыбку с Ладожского озера…

Постарели две мои собаки,

 погрустнели,

Мордочки, веселые недавно,

 побелели.

Уж не мчатся прямо,

ходят боком.

Поводки не тянут.

Видно, скоро пред собачьим богом

Милые предстанут.

Да и для меня собачья старость –

горькое предвестье.

Высоко горит в вечернем небе

Гончих Псов созвездье.

Грустно одному в пустой квартире –

Лишь часов пугающая мерность.

Слишком коротки в бездонном мире

И любовь, и верность.

Буду помнить, как они резвились,

хвостики виляли,

В этой жизни только две собаки

мне не изменяли.

Владимир Костров