ГЛАВНАЯ           ФОТОГАЛЕРЕЯ           ГАЗЕТА"ПРАВОСЛАВНЫЙ СПб"           ГОСТЕВАЯ КНИГА

 Знаки припоминания. Былинки

«О, не верьте этому Невскому проспекту!»

Перечитывая классику: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере, в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы!.. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары и, Боже, сколько ног оставило на нем следы свои! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток!» Николай Гоголь «Невский проспект».

Петербург

Он на трясине был построен

средь бури творческих времен:

он вырос – холоден и строен,

под вопли нищих похорон.

 

Он сонным грезам предавался,

но под гранитною пятой

до срока тайного скрывался

мир целый – мстительно-живой.

 

Дышал он смертною отравой,

весь беззаконных полон сил.

А этот город величавый

главу так гордо возносил.

 

И оснеженный, в дымке синей

однажды спал он – недвижим,

как что-то в сумрачной трясине

внезапно вздрогнуло под ним.

 

И все кругом затрепетало,

и стоглагольный грянул зов:

раскрывшись, бездна отдавала

завороженных мертвецов.

 

И пошатнулся всадник медный,

и помрачился свод небес,

и раздавался крик победный:

«Да здравствует болотный бес»

Владимир Набоков

 

Невский проспект стал для меня чужим. Все перемешалось на нем: пережила время табличка-предупреждение времен блокады «Внимание! Во время артобстрела эта сторона улицы наиболее опасна», зато прекратило существование знаменитое ателье «Смерть мужьям!»; удержалось на прежнем месте любимое многими поколениями горожан кафе «Север», но продан богачам один из символов Питера – Дом книги с глобусом на вершине; чудом удержался поблизости нотный магазин, но исчезли в дымке времени известные забегаловки – одна на углу Невского и Садовой, другая – с театральным магазином «Маска». Только там за 1 рубль 47 копеек можно было заказать «фирменный» коктейль: 50 граммов коньяку на 150 шампанского; зато на каждом шагу появилось множество приличных кафе; за 630 рублей можно сделать пирсинг пупка. Казанский собор стал кафедральным; Гостиный Двор – отрада и утешение полунищих ленинградцев – превратился в скопище бутиков модных мировых кутюрье.

Но главное – изменился дух Невского: если раньше скромные витрины с незавидным товаром нисколько не мешали физически ощутить гениальную гармонию «застывшей музыки» города, то ныне безвкусица разномастных хозяев  сразу бросается в глаза, заслоняя главное. Чего-то сущего стало не хватать на проспекте; или душа протестует против явного контраста роскоши витрин и обшарпанности вокруг, которую стараются прикрыть рекламными щитами с видом красоток; то ли вся атмосфера богатеющей Северной Пальмиры претит твоим представлениям о жизни, то ли что-то еще, неясное и туманное, заставляет скорей нырять в брюхо метро… Маяковский, по-моему, был наиболее точен, назвав в поэме «Человек» Петербург безсмысленным городом…

На Невском, как всегда, прилив, но в русле нынешних новаций уже не видно перспектив из-за рекламных декораций. И оживая от обиды, и каменея от досады, не узнают кариатиды свои родимые фасады. Ах, Невский, Невский, как легко (случалось и до неприличья) на протяжении веков менял привычные обличья. Но ныне – нет, не смена лет, ни шалости, ни моды пена, - свершилась (и возврата нет) полномасштабная измена. Приобщены и мы уже к каким-то нам не нужным нуждам; на Невском холодно душе, и пусто в изобилье чуждом. Какой еще хотим неволи, какой еще нам ждать беды? Кутузов… и Барклай де Толли… Напрасны ратные труды. Но вот вдали увидишь свет и долгий шпиль Адмиралтейства – и времени как будто нет, как в гениальности злодейства! К Неве, к Неве, на свет щадящий, где опираясь на гранит, Отечества впередсмотрящий Российский дух еще хранит. Вера Бурдина, г.Кингисепп

… Николай Васильевич вышел из дома на Малой Морской, свернул на Невский и… не узнал его.

Что ему видится? Пророчится?

Он все сказал, что будет, нам.

На Невский и глядеть не хочется –

Кого увидишь нынче там?

Да все того, с мечтой порушенной,

О ком рыдает и метель.

…Россия.

Петербург.

Конюшенный.

Безумие. Тоска. Шинель…

Николай Рачков, Спб

 Где «мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками, мамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках…? Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. В это благословенное время от двух до трех часов пополудни… происходит главная выставка всех лучших произведений человека». Где ослепительные шляпки на дамах, где тысячи сортов платьев, платков, которые, словно море мотыльков, «волнуется блестящею тучею над черными жуками мужского пола»? Кругом все, решительно все переменилось: непонятно во что одетая толпа двигалась сквозь него, но ни единого признака своих не смог усмотреть писатель в этих напряженных, озлобленных или просто вульгарных лицах. Весь боль, тревога и забота, он словно заглянул на дно и страшное увидел что-то, чего нам видеть не дано. Владимир Павлинов.  «Я болен!» - вскрикнул он и опрометью бросился назад, в свои покои. Отдернув штору, Гоголь еще раз взглянул в окно – все оставалось страшным, чужим и до озноба незнакомым. Он чувствует: окончен путь, а сделано еще так мало! Прямые волосы устало упали на худую грудь. Владимир Павлинов. Холодным потом покрылся лоб. Трясущимися руками он разжигает печь и бросает в ее ненасытную глотку рукописи. Бумага корчится от огня.

Гоголь сжигает тетради.

Близится дело к концу.

Длинные черные пряди

Слепо текут по лицу.

 

Едкое веянье гари.

Время надежд истекло.

Адские рыла и хари

Смотрят в ночное стекло.

 

Скройся, бесовская свита!

Гоголь стучит кочергой.

Пламя подхвачено, взвито

Лютой февральской пургой.

 

А над снегами России

Тени казненных парят.

Где же вы, души живые,

«Мертвые души» горят.

Сергей Дрофенко