5 июня,
полудождь-полуявь, +15 тепла. Давно собирались посетить
отеческие гробы, ибо чем ближе место, тем реже ходишь.
До маминой могилы от дома 2203 метра хорошей
асфальтированной дороги, а не был несколько месяцев —
вода на земле и суета в делах, но главное — не приходило
приуроченное к свиданию настроение: родных с плохими
мыслями лучше не посещать…
Кладбище залито по колено, ноги вязнут в болоте. Почему
теперь стали хоронить в бросовых, низинных землях, ума
не приложу. Впрочем, большого ума и не надо: земля стоит
денег, частное строительство охватило город, и местам
упокоения выделяют все худшие земли. Кладбище,
родительская земля, еще называли, — по В.И.Далю —,
погребалище, кладовище, гробище, вогробище,
вогробница, погост, могильник, жальник, боже-нивка,
усыпалище, упокоище, покутье… Когда в январе маму
хоронили, могильщик порывался не пустить меня
присмотреть, как копают могилу, но я прорвался. Яма была
почти готова и наполовину заполнена невской ледяной
водой. Рабочие забрасывали воду еловыми ветками. Так и
опустили маму в ее последнюю ледяную купель…
Далека теперь ты, недоступна,
Хоть и рядом кровные черты.
Даже звезды, что проступят крупно,
Ближе мне покажутся, чем ты.
Снег кругом — как скатерть на столе.
Свежей раною дымится яма.
Вот конец твоей дороги, мама,
Твой закат вполнеба на земле.
Петр
Кобраков
…Я-то
был готов к холодной ножной ванне, а о жене не подумал,
но и она мужественно измерила туфельками все попутные
межмогильные лужи.
Здравствуй, мама! Вижу, вижу, лежат две свежие гвоздички
— старший сын Эдуард на днях посещал тебя; прибрано
вокруг и скромные искусственные цветочки в уголке
пристроены — племянница твоя двоюродная добралась, а
сегодня вот и мы с женой. Есть новости и на кладбище —
свалило дерево, бросавшего тень на твой цветник; оттого
и выращивали мы у тебя только искусственные цветы, да и
те плохо росли. Правда, на дереве была кормушка для птиц
приделана, теперь крупу вокруг могилки разбросал – пусть
так полакомятся.
В пяти
метрах могила папы, Григория Ивановича Ракова
(1915—1981), бабушки Анны Федосеевны (1889—1974) и
дедушки Ивана Ивановича Раковых (1883—1957) и
дяди Евгения Ивановича Ракова (1915—1990).
Говорили мне, что в прошлом веке
Невзначай на кладбище забрел
Некий старец, математик некий,
Взглядом камни скорбные обвел
И сказал: «Кощунствовать не буду,
Но берет меня, простите, зло —
Почему из меньшего повсюду
Вычитают большее число?
Что за несуразица такая?
Или впрямь с вершины внеземной
Кажется кому-то жизнь людская
Отрицательной величиной?
Нонсенс! Глупость! Не приемлю!»
Полыхнул огнем из-под бровей
И пошел домой, стуча о землю
Палочкой профессорской своей.
Был он чудаком, как говорится,
Но и мы, пожалуй, чудаки,
Ведь и нам не хочется смириться,
Логике железной вопреки!
Илья
Фоняков, р.1935, СПб
Здесь
тоже алеют гвоздички брата. Зажгли свечи, прочитали
молитву. А вокруг птицы поют – не нарадуются жизни;
дождь — это только для теплолюбивых людей помеха;
ярко-зеленые папоротники тянутся в невзрачное небо,
голубеют ласковые незабудочки, бархатистые маргариточки
напоминают балерин в пачках. Не пережить тебя, жизнь,
пока Господь не скажет Свое слово! Мигом смело у меня
покаянное настроение, принятое на кладбище, и я громко
крикнул про себя: «Живи — ж-и-и-и-з-н-ь!!! Я люблю
ж-и-и-и-ть!» И стало мне так хорошо среди сродников, что
я, в общем-то, неулыбчивый, даже суровый человек, широко
улыбнулся им, и мама мне улыбнулась на фотографии…
