Я —
робкий. Не смейтесь знающие меня. Я — робкий писатель,
если позволите себя так величать. Правда, от книжки к
книжке прибивает робость, и уже не так опасаешься
слиться своими мыслями с великими, известными и просто
чужими.
Часто цитируют Чехова
Известное изречение,
Рекомендуя для всех его
Правилом без исключения.
Глупо играть педанта,
Стиль — это дело личное.
Краткость — сестра таланта,
Но при его наличии.
Анатолий Краснов, СПб
Мысль,
выраженная на бумаге, выглядит не столь убедительной,
какой казалась в голове: припечатать мысль к бумаге
близко к тому, какой ты вынес ее в себе, — предприятие
сложное. Отсюда — робость выражения на бумаге, боязнь
развить эту мысль дальше. Отсюда: поправки —
зачеркивания и, как результат, — отточенный бросок в
корзину. А иногда лезешь в бумажный мусор и
разглаживаешь написанное.
Когда, изведав трудности ученья,
Мы начинаем складывать слова
И понимать, что есть у них значенье —
«Вода», «огонь», «старик», «олень», «трава», —
По-детски мы удивлены и рады
Тому, что буквы созданы не зря,
И первые рассказы нам награда
За первые страницы букваря.
Но часто жизнь бывает к нам сурова:
Иному век случается прожить,
А он не может значащее слово
Из пережитых горестей сложить.
Самуил
Маршак †1964
Времена
для писателя райские — бумаги для марания — пруд пруди,
гусиные перья точить приноравливаться не надо и песком
посыпать для просушки, и безвинну животинку не резать.
А ну-ка на пергаменте запечатлеть, — почитай, набело?
Тут и голова с плеч…
На пергаментах тех цвела
Синева, позолота.
Тяжела, тяжела, тяжела
Работа.
Переписчик от красок хирел и слеп.
Не хватало гроша на вино и хлеб.
А барашков вели на убой, под нож,
На шашлык, на пергамент из нежных кож…
Надежда Полякова, СПб
Я,
вымучивающий каждое слово, решился спросить у короля
поэтов Глеба Горбовского: «Глеб Яковлевич, а вы долго
рождаете стихотворение?» Ответ ошеломил: «Да минут
десять». Я не поверил, но старик, больше шутки ради, чем
доказательства для, сел за раздолбанную пишущую машинку
времен первых паровых двигателей и скоро настучал на
плохой бумаге только что сочиненный для меня стих:
ЯНВАРСКОЕ СОЛНЦЕ
Хоть солнце и холодновато,
но как лучисто в январе!
Над лесом — вспышка! Словно атом
Распался — взрывом — на заре.
Снега, пропитанные светом,
стволы деревьев, как в огне…
И в доме выпуклы предметы,
сплошь пребывавшие во сне.
Ну, а глаза — как бы прозрели,
освободясь от пелены…
И зазвучали птичьи трели
из горней спаленки Весны!
«Еще
написать?» — спросил поэт, потянувшись за русским
лекарством.
Машинописный листок с неразборчивой дарственной
надписью я храню в домашнем архиве. Стихотворения пока
нет ни в одной книжке Горбовского — сам проверял. Вывод
неутешительный: можно писать-вставлять-перечеркивать;
можно припрятать написанное в стол для вылеживания
(будто, как в вине, прибавится крепости); а можно сесть,
написать, вставить в очередную книгу, чтобы порадовать
читателя. А еще — самое лучшее — можно и вовсе не
писать. И вся недолга.
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а все без толку…
Александр Пушкин
Так и
быть, раскрою вам тайну, как слагать «былинки». Сначала
ты мучительно пишешь свое, без жали терзая душу. Потом к
вескости прозы прицепляешь стропы поэзии — и воздушный
парашют-одуванчик, званый духом попутного ветра,
поднимается над землей и неспешно парит вдаль. Потом он
плавно опустится на полянку страницы, и две склоненные
над книжкой головки, прочитав «былинку», в один голос
скажут: «Как же вовремя она прилетела!» И прижмутся
крепче, чтобы жить дальше
