На милость дня. Былинки

По вагону метро медленно продвигается сквозь терпеливую толпу молодой парень, прихрамывая на одну ногу. Я не расслышал, что он излагал вначале просящим тоном – то ли на операцию, то ли дом сгорел, то ли похоронить кого-то. Когда он проходил мимо с открытой для денег сумкой, я внимательно рассмотрел его: широкая спина, сильные руки и глядящие в никуда глаза. По всему, он не милостыню просил – он работал. Парень подошел к двери, чтобы на остановке перейти в следующий вагон, но через стекло увидел двух увлеченно разговаривающих милиционеров. Он резко развернулся и ушел к противоположной двери. Теперь мои сомнения отпали.

И все же как я ни был мал, а в память врезалось навеки, как милостыню я подал впервые нищему калеке, как, увидав его едва у грязной рыночной ограды, я вспомнил мамины слова, что за добро нас ждет награда. Да и не только оттого тогда сошлись у нас дороги. Я просто пожалел его за то, что он такой убогий, за то, что зябко он глядел, за то, что солнце грело крепко. И все копейки, что имел, я бросил в сморщенную кепку. Монеты звякнули на дне, они пошли на дело, верно. Так отчего же стало мне в тот миг не радостно, а скверно? Так, что я бросился бежать, сквозь годы убежав на столько, что милостыню подавать теперь не стыдно мне нисколько? Диомид Костюрин.

Видать, разные бывают инвалиды. Разве нельзя с больной ногой, но здоровыми руками заработать себе на хлеб? Вы же читали раньше в книге исповедь инвалида «Господь прочтет мой дневник»? А этот?.. Не дай Бог, жизнь сведет с ним в одной упряжке идти. Захромает, как есть, захромает и всю тяжесть на тебя положит. Не подавайте таким, братья! Сберегите свои трудовые, потом заработанные копеечки, на истинно благое дело. Помните, апостол Павел наставлял: «Пусть милостыня вспотеет в руке твоей»? Много их развелось сейчас, захребетников организованных, по сути своей бандитов, которые не ножом орудуют, а давят на жалость нашу извечную русскую – и получают, делят и снова бродят по людным местам слезы слюнями размазывать. Как-то подошел ко мне неважно одетый человек попросить на хлеб, но я предложил накормить его в ближайшей харчевне. А он обиделся и пропал.

В другой раз я кошелек нашел с пятьюстами рублями, был соблазн присвоить, но уже и опыт имелся весьма болезненный; я опрометью к батюшке и в его ручки отдал – он-то знает, как ими по-божески распорядиться…

ИНВАЛИД

Солнце в знойном костре догорает,

Над рекою осока шуршит.

Без ноги, на костыль опираясь,

Он духмяный покос ворошит.

В неуемном рабочем порыве

Бьются грабли о землю крылом,

Перед ним придорожная ива

Наклонилась в поклоне земном.

И ни вздоха, ни жалобы горькой,

Только пот на рубахе рябой.

… Мне на двух

В жизни сделать бы столько,

Сколько сделает он на одной.

Анатолий Ковалев

БАЛЛАДА О СПРАВКЕ

По непраздничным дням он встает спозаранку и, приладив протез, еще годный вполне, отправляется в путь, чтобы вымолить справку об увечьях своих, что обрел на войне. Молчаливо сидит, ожидая приема, в коридорах различных казенных контор, а потом опять ковыляет до дома, словно раненый вражеским залпом в упор. А потом ему долго-предолго не спится: вспоминаются цифры каких-то статей, неулыбчиво-строгие, хмурые лица и бездушные лица чиновных людей… Ведь понятно же все даже с первого взгляда: человек без ноги, да и шрамы видны, награжден орденами – чего ж еще надо, чтоб законно признать инвалидом войны? И, однако же, нет: «Предъяви документы. Подтверди достоверность полученных ран…» Терпелив пациент, но бывают моменты – разражается гневом солдат-ветеран: «Ну а этот протез или эти вот шрамы, разве это не довод для чуткой души? Да и можно ль представить, что мы, ветераны, ради личного блага способны ко лжи? Разве думали мы, коль останемся живы, что когда-то наступит такая беда? На войне ведь сгорели не только архивы, но и сами хранившие их города. Защищая родное свое государство, разве ведали мы в сорок пятом году, что придется просить о деньгах на лекарства, чтоб хоть что-то осталось еще на еду? Признаю: виноват - совершил я промашку… Госпитальная запись была мне дана, но пропала казенная эта бумажка, что не редкость в суровые те времена. Ведь известно же всем, что в военные годы, как немалое время и после войны, нашей главной заботой были не льготы, а работа во имя спасенья страны…»… Но чиновники глухи к таким аргументам, продолжают, как прежде, беседу вести: «Повторяем: для справки нужны документы. Вот инструкция, это вот номер статьи…» И не важно им то, что вздыхает он горько и смятенно качает поникшим челом, озабоченный мыслью: «Сдержаться бы только, не явить ненароком душевный надлом. Помахать кулаками хватило б отваги, но ведь снова придется сей дом навещать…» А всего и нужны-то: листочек бумаги да чиновная подпись, да рядом печать. Не трагедия вроде бы: справку не дали, но, однако же, сколько добавилось бед тем, чьи жизни зависят от некой детали, запропавшей в безвестности прожитых лет. Василий Костомыгин.