На милость дня. Былинки

Памятник лошади-труженице

Кому только мы не ставим памятников? Пьянице Чижику-Пыжику, веселому Артиллеристу с трубкой в руке, Фотографу, крест-амбразуру Михаила Шемякина с видом на тюрьму «Кресты» и унизительно-лысого Петра в Петропавловской крепости, Городовому, спящему Бегемотику в садике родного филфака Университета, гигантские и уродливые извивы бронзовых мыслей Зураба Церетели, памятник канцелярской скрепке, букве Ё, а в Самаре – даже отопительной батарее…  Только о наших беззаветных помощниках, без коих и жизнь, думаю, была бы невозможна в России, но до этого никому дела нет. Правда, надо отдать должное Москве: в районе Кузьминки установлен памятник – нет, не лошади – Пчеле «Кузя», хотя называть насекомых именами святых – кощунство. Ну да ладно, трудолюбивые пчелки памятник давно заслужили.

 Вот я и решил из собранных стихотворений поставить памятник лошади. Не породистой, аукционная цена которой на вес золота, а той замученной непосильным трудом лошаденке-доходяге, из века в век верно служившей человеку и в бою, и на поле, и на параде, и в долгой русской дороге. Неужели она этого не заслужила?.. В начале безумных лет перестройки Александр Невзоров в «600 секундах» показал эпизод с лошадью, которая, бережно держа на весу сломанную переднюю ногу, неуклюже брела по улицам вечереющего города. Видно, на ней новоявленные «бизнесмены» катали за деньги детей и повредили животное. Что станет с человеком в таком положении? Отправят в больницу и наложат гипс. И что сталось с лошадкой, которой не повезло?..

Я люблю лошадей, хоть встречаю их, право, не часто… И ночами мне снятся горячих коней табуны. Тонконогих и стройных. Гнедых, вороных, разномастных! Почему их глаза человеческой грусти полны? Я люблю лошадей. Но для них не находится места в этом мире машин. И они – за незримой чертой. Но на синем лугу из расплывчатой памяти детства серебристые кони глотают туман голубой… Елена Синявская

БАЛЛАДА О ЛОШАДЯХ

Я знаю: лошади умны,

те, что трудились в поле,

пусть неуклюжи, нестройны

иной не знали доли,

как от темна и дотемна

пахать, работать без обеда…

А где-то впереди война,

И далека еще победа.

Они косы, и вдоль спины

на их спинах виднелись шрамы;

но были лошади умны,

нам зарабатывая граммы

не первосортного зерна,

а так, мякину и отходы…

А где-то шла еще война

И были дальними походы.

Я вспоминаю и сейчас

Их невеселых, некрасивых,

Их доброту печальных глаз

И седину в их потных гривах.

Александр Шевелев, СПб

ФРОНТОВАЯ ЛОШАДЬ

Ее на фронте ранили осколком. Военный фельдшер рану залечил, - на службе лошадь оставлять - без толку. Отчислили домой, в глубокий тыл. Она исправно в упряжи ходила, могла подолгу, истово, пахать. Но люди знали: никакою силой ее в конюшню на ночь не загнать. Колхозный конюх – списан подчистую: засунут под ремень пустой рукав, - ее в надгубья мягкие целуя, на полную свободу отпускал. Она бродила за селом под вечер, прислушивалась: травы шелестят… Тянулась к детям. И по-человечьи печален был ее далекий взгляд. Галина Доколина           

ПЕСНЯ О ЛОШАДИ

Жарким осколком снаряда

Шею пробило у ней,

Смотрит тоскующим взглядом,

С крупной слезой на людей.

Алая кровь, как брусника,

Тянется через мох…

Молча, без стона и крика,

Еле не валится с ног.

Вот и окончена служба

И лошадиная жизнь…

Стоило ль в зимнюю стужу

Хвою промерзлую грызть?

Смотрит с тоской человечьей,

Взрывы грохочут кругом,

Свист смертоносной картечи

Ей уж теперь нипочем.

Вечером выйдет детина,

Вскинет к плечу автомат,

Будет на ужин конина

Для уцелевших солдат.

Сергей Орлов

ЛОШАДИ В ОКЕАНЕ

Лошади умеют плавать. Но – нехорошо. Недалеко. «Глория» - по-русски значит «слава». Это вам запомнится легко. Шел корабль, своим названьем гордый, океан старался превозмочь. В трюме, добрыми мотая мордами. Тыща лошадей топталась день и ночь. Тыща лошадей – подков четыре тыщи! Счастья все ж они не принесли. Мина кораблю пробила днище далеко-далЕко от земли. Люди – сели в лодки. В шлюпки влезли. Лошади  - поплыли просто так. Как же быть и что же делать, если нету мест на лодках и плотах? Плыл по океану рыжий остров. В море, в синем, остров плыл гнедой. И сперва казалось – плавать просто. Океан казался им рекой. Только нет у этой речки края. На исходе лошадиных сил вдруг заржали кони, возражая тем, кто в океане их топил. Кони шли на дно и ржали, ржали, все на дно покуда не пошли. Вот и все, а все-таки мне жаль их – рыжих, не увидевших земли.

Борис Слуцкий, ум.1986

СЛЕПАЯ ЛОШАДЬ

Слепая лошадь ходит за селом,

глаза ее белесые слезятся,

свисает хвост тяжелым помелом,

и овода на веки ей садятся.

Слепая лошадь… Экая печаль!..

Какая незадача, елки-палки:

порою стариков своих не жаль,

когда они безпомощны и жалки.

И каждый норовит кобылу прочь

прогнать с пути, ударив словом жестким:

«Тебе уже, хвороба, не помочь, -

не стой, как светофор, на перекрестке!»

Но вот какой-то юный человек,

перечеркнув вечернюю прогулку,

подходит к ней и мух сгоняет с век,

и надвое разламывает булку.

И лошадью становится скелет,

и зоркие глаза уж не слезятся,

и можно жить на свете сотни лет,

и старости убогой не бояться.

Иван Стремяков, СПб

ШЛА ЛОШАДЬ

Асфальт, налитый жаром, парил и тут и там. Шла лошадь тротуаром, как ходят по делам. Прохожие смотрели, как смотрят на коней. И оводы гудели, летящие за ней. Куда же ты, гнедая? Сбежала от кого? Юнцов косматых стая кричала: - Мирово! Гражданочка с поклажей, с глазами, как магнит, ворчала: - Да куда же милиция глядит? А лошадь шла, щипала былинки на ходу да гривою мотала в бензиновом чаду. Шагай смелей, гнедая, сквозь этот гул и звон туда, где луговая трава, а не газон. Где табуны пасутся и вольные стада… Туда б и мне вернуться однажды навсегда. Николай Денисов               

СОСЕД И КОНЬ

Я шел домой, распутицу кляня,

Лоб запотел, стучало сердце глухо,

И вижу – хлещет мой сосед коня,

Сам в грязь его загнав почти по брюхо.

А конь умен, трудяга и добряк,

Косясь на топь большим и влажным глазом,

Все жилы и все нервы так напряг,

Как пьянь-сосед не напрягал ни разу.

И я уже вот-вот хотел сказать:

«Брось, кнут, ездок, и вожжи зря не дергай!»

Но вспомнилось, как не коня, а мать

Он гнал в сельмаг с последнею пятеркой.

И за оглоблю, не жалея сил,

Я потянул, дыша, как в долгом беге.

Сосед заулыбался: - Подсобил… -

И помахал мне шапкою с телеги.

А конь шагал, преодолев беду,

И, хоть был старым, шею выгнул гордо…

За труд его, за ум и доброту

Расцеловать его хотелось в морду.

Виктор Крутецкий

КОНИ В КИНО

Почти уже и нет кинокартины, где в подтвержденье собственных идей не гонит режиссер среди долины табун великолепных лошадей! Волшебница, замедленная съемка! Тела коней как голоса души – кружатся листья, иль метет поземка. иль летний дождик падает в тиши… Мы были с кинофильмом не согласны, недоуменно на экран смотря, - но лошади воистину прекрасны, и время мы потратили не зря. Мы смотрим заворожено, как дети, от длинных грив не отрывая взгляд: быть может, нам забыть про все на свете простые наши пращуры велят? Не шелохнемся, влажные ладони прижав к своим пылающим щекам, пока вдали не исчезают кони, плывущие подобно облакам. Олег Дмитриев

ОТХОД

Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня.

Я с кормы, все время мимо,

В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,

За высокою кормой,

Все не веря, все не зная,

Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы

Ожидали мы в бою…

Конь все плыл, теряя силы,

Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо.

Покраснела чуть вода…

Уходящий берег Крыма

Я запомнил навсегда.

Николай Туроверов  

КАУРЫЙ

Он был не однажды погонщиком руган и порот. Ходил он по кругу, совсем выбиваясь из сил, с утра и до ночи тянул он осиновый ворот, с утра и до ночи кизячное тесто месил. Его пауты доводили до яростной дрожи, в горячий испуг повергали порою шмели. И круглые шоры из старой, негнущейся кожи от всяких соблазнов надежно его берегли. С утра и до ночи ходил он по кругу, двужильник, все мерил и мерил несчетные версты пути. А вечером конюх кидал ему сена навильник: - Давай на досуге от нечего делать хрусти. То сек ему спину шелонник, колючий и редкий, то ноздри тревожил пахучий степной чернобыл, и что там за мир, за негнущейся той занавеской, сперва вспоминал, а потом незаметно забыл. С утра и до ночи по вязкому месиву ботал, да тех кизяков в штабеля верстовые не скласть. На совесть работал, и поняли все - отработал. И холка истерлась, и грива совсем посеклась. И время приспело снимать надоевшие шоры. Любуйся, каурый, родимой своей стороной, увидел он лес. А за лесом зубчатые горы. А там, за горами, небесный простор проливной. И падало солнце на тихую-тихую воду, и в черных березах гнездился вечерний туман. И конюх смеялся: - Почуял, каурый, свободу! Чего ты робеешь? Не думай, что это обман. Бери-ка наметом, скачи по весеннему лугу, чтоб цокот копыт в голубых перелесках гремел… - А он постоял и пошел… по избитому кругу. Поскольку иначе теперь он ходить не умел.

Виктор Кочетков

КЛЯЧА

Из шахты вывезли кобылу,

Ослепшую, немолодую.

Как снег идет, как ветры дуют,

Как солнце светит – все забыла.

Из глаз слепых от солнца слезы

Текут, текут на мостовую…

И машинист электровоза

Уводит бережно гнедую.

Глядим мы вслед подземной кляче.

А лошадь плачет…

Ржет и плачет…

Николай Анцыферов, ум.1964

Мир до встречи был такой хороший, впрочем, что юродить языком, просто я сегодня встретил лошадь с самым заурядным седоком. Шла она, с усилием кивала, помогая кнуту седока. И машины грязью обдавали белые вспотевшие бока. Мне ее, понятно, стало жалко. Чем мы хуже неживых машин? Самой невиновной каторжанке я немного хлеба предложил… В парне снисходительность проснулась, усмехнулся, мол, поерунди. Лошадь же к ладони потянулась, как ребенок тянется к груди. Я ее легонько так по шее: - Ничего, мол, милая, держись. Что поделать, в этом отношеньи не живущий выбирает жизнь. Вот и я… - Но возчик разудалый потянул умело по спине. Лошадь встрепенулась, зашагала, размышляя о своей вине. Весело колеса заскрипели. Кнут заставил перейти на бег… Крошки хлеба рыжею капелью со слюною падали на снег.

Иеромонах Роман (Матюшин)

ЛОШАДЬ

Как будто старою калошей

По лужам шлепая губой,

Навстречу мне плетется лошадь:

«Куда, родная?» - «На убой»

Поговорили. Постояли

Среди внезапной тишины:

«Конечно, лошадь, ты ли, я ли.

Селу мы нынче не нужны».

Друг другу руки мы пожали,

Слезу смахнули со щеки,

А в стороне над нами ржали,

Мычали, выли мужики.

Леонид Сафронов

Кто получше, а кто поплоше –

все мы люди. И мне ль не знать!

Каждый хочет погладить лошадь

или даже поцеловать.

Кто получше, а кто похуже,

кто несносен, кто слаб, кто крут, -

одинаковый в сердце ужас,

если лошадь кнутами бьют.

А у этой – белое ухо.

Что ей думать? Что ей желать?

Ей бы в клевер сейчас по брюхо,

Ей бы в клевер – не сталь – жевать.

И, суровой судьбой испытан,

сквозь круженье и маету,

поклонюсь четырем копытам

и ободранному хвосту.

Владимир Суворов, Новомосковск

Свой памятник я вижу таким: худющая, кожа да кости лошаденка с хрипом вытягивает сохой борозду, которую направляют, из последних сил помогая животине, такие же худые, изможденные бабы и ребятишки. И надрыв в каждой ее жилке; и жилы на шее у людей, а сзади тянется неглубокая неровная борозда… Такой вот из меня скульптор…

Продолжительность жизни беговой лошади – 25 лет (если добежит), тягловой – 15 (если дотянет). Такова лошадиная жизнь…

Словно из замяти ожили,

встали из праха, легки:

лошади, лошади, лошади

ходят у синей реки.

Гривы от ветра полощутся,

строится конная рать.

Хочется, хочется, хочется

белую лошадь обнять.

Мне же – иное завещано,

веку иному плачу,

бешено, бешено, бешено

мимо куда-то лечу.

Бухают буксы чугунные,

искры уносятся прочь.

Лунная, лунная, лунная

саваном стелется ночь.

Травы в округе не кошены,

и, словно тени веков,

лошади, лошади, лошади

ходят в тумане веков.

Иван Стремяков, СПб

… Нельзя плохо думать о людях, автор! Поставили в Питере памятник не одной лошади, а сразу двум: на 6 линии Васильевского острова установили вагон конки с бронзовыми скакунами. И у меня есть повод рассказать читателям, что же такое конка.

Официально этот вид транспорта назывался «конно-железная дорога». По улицам были проложены рельсы в одну колею. Кое-где эта колея образует разъезды. Две хорошо откормленных лошади тянули вагон внушительных размеров. Против появления конки была настроена Петербургская городская дума, опасавшаяся, что появление рельсов на улицах вызовет несчастные случаи с извозчиками, лошади будут пугаться конки, а «пассажиры могут падать под вагоны». Тем не менее, в 1863 году было основано «1-е Товарищество железно-конной дороги», которое проложило линию по Невскому проспекту для перевозки пассажиров и грузов от Николаевского вокзала до Биржи и пристаней на Стрелке Васильевского острова.. К 1876 году в городе насчитывалось 26 линий конно-железных дорог.

Интересные подробности приводит ********Лев Успенский в книге «Записки старого петербуржца». Вагоны конки были выкрашены все одинаково в синюю густую краску. Пара гнедых припрягались к валькам, укрепляемым у обоих концов вагона. С обеих площадок «на империал», на крышу, вели полувинтовые лесенки. Можно было ехать или внутри конки, устроившись на одной из двух длинных, крашенных красной краской, скамье; можно подняться на крышу конки с двойной скамьей во всю длину и, сидя спинами друг к другу, обозревать город и горожан. Вагон обслуживал кондуктор-мужчина с набором билетов разных сортов: за пятак – вовнутрь, за три копейки – пожалуйте наверх. А за билет в четыре копейки вы могли безплатно пересесть с одной линии конки на другую. Сами представляете, с какой скоростью двигалась конка, поэтому не только мальчишки, но и вполне взрослые люди преспокойно заходили и сходили с нее на полном, так сказать ходу. И все равно в отделе происшествий ежедневных газет сообщалось: «Человек под конкой!» «Еще одна жертва городского транспорта!» Умудриться попасть под конку было довольно сложно…

Очень интересная подробность: двум лошадям было не под силу преодолеть гору моста, но проблема была хитроумно разрешена. На подступах к мосту с двух сторон устроены маленькие загончики для лошадей-ветеранов коночного дела. Когда подходит конка, из загородки выводят двух кляч, их прицепляют к упряжке, и вагон ползет до середины моста; дополнительные силы возвращаются в свою загородку, и громоздкое сооружение начинает  - на тормозах – опасный спуск вниз.  

Движение «электрической конки» - так тогда называли трамвай - началось в Петербурге лишь в 1907 году, намного позже других городов Российской империи.

 Им такие давали названия,

Чтоб запомнили мы навсегда:

Площадь Мира и площадь Восстания,

И — огромная — площадь Труда.

Но порой что-то дальнее свяжется,

Обернется другой стороной —

И пустынная площадь окажется

Благовещенской или Сенной.

Фонари потускнеют, притушены,

Вдруг потащится конка с моста,

И соборы, что были разрушены,

На свои возвратятся места.

И нелепая мысль безпричинная

Неожиданно вспыхнет в мозгу:

Уж не я ли, душа разночинная,

Через площадь, озябнув, бегу?