На
милость дня. Былинки
Болезнь сосудов идет в
наступление, и никакие клиники, врачи высшей
квалификации, иностранные таблетки не в состоянии даже
приостановить разрушение. Можно привыкнуть к
безпрерывному шуму в голове, к ухудшению самочувствия от
перемены погоды, к прыжкам настроения, — невозможно
смириться с той неотвратимостью беды, которая
приближается с каждой минутой. Я наперед знаю свое
будущее — я видел, как уходили из жизни отец, тетя,
двоюродная сестра… Меняется отношение к жизни, к людям,
к близким людям, меняется строй мыслей. Кто из вас
испытал, что чувствует человек, мир которого заключен
только в нем самом, о чем он думает, кроме еды, чем
наполнена его голова? Только гениальный Достоевский,
переживший в пятилетнем возрасте на своих глазах
убийство крепостными за жестокость отца и после всю
жизнь страдавший эпилепсией и нарушением психики, сумел
достичь глубин человеческой души. А мы и о своем «Я»
знаем предельно мало.
Там, где липы в
душистом цвету
Обнимаются с вечным
простором,
Пациенты гуляют в
саду
За старинным
кирпичным забором.
Кто витает душой в
облаках,
кто пытает судьбу на
ромашке,
ковыляя на тощих
ногах,
две старухи играют в
пятнашки.
Братья меньшие,
знать, неспроста
вам понятнее звери и
злаки,
коль слюна из
разверстого рта
нежно тянется, как у
собаки!
Монастырский покой.
Тишина
Для дебилов,
забвенье нашедших…
А еще говорим, что
война
Это дело умов
сумасшедших!
Обижаем невинных
людей
В наших распрях
межконтинентальных!
Нет, война – это
схватка идей,
Это дело субъектов
нормальных.
Это замысел, это
расчет.
Это – планы
нормального люда…
Жизнь в дурдоме
неслышно течет,
Сумасшествие –
мирное чудо.
Станислав Куняев
Сказать, что мне не
страшно — ложь. Моя вера в Бога слишком слаба, чтобы во
всем я мог положиться на Его волю. Поэтому я тороплюсь.
Тороплюсь написать и выпустить три книги «Былинок»,
спешу найти себе замену в газете, и вообще думаю: а что
я буду делать, когда не смогу нормально мыслить, читать,
воспринимать сказанное? Жена все видит и сознает, но
выдержать вспышки гнева и она порой не в силах.
Еще недавно нам
вдвоем
Так хорошо и складно
пелось.
Но вот гляжу в лицо
твое
И думаю: куда все
делось?
Но память прошлое
хранит.
Душа моя к тебе
стремится…
Так, вздрогнув, все
еще летит
Убитая в полете
птица.
Василий Федоров
Больной отец очень
любил лес, собирал грибы и приносил полные корзины
поганок. Его умный мозг был изношен, он жил в своем,
непонятном для окружающих мире. Его смерть потрясла
меня; папе нравились прогулки, и мама всегда засовывала
в его карманы бумажки с домашним адресом. Это помогало:
иногда отца приводила милиция, иногда — добрые люди. Но
однажды он выложил на стол все мамины бумажки и через
три дня умер от инфаркта в гатчинской больнице. Как он
туда попал?.. Ему не удосужились даже подвязать бинтом
подбородок. Так и похоронили в неполных 67 лет — с
открытым ртом. Это он, мальчишка из вологодской деревни
Кабачино, сумел закончить немецкое отделение
филологического факультета Ленинградского
Государственного Университета в 1939 году, это он прошел
через войны и «венгерские события», был контужен, стоял
в боевой готовности при постройке Берлинской стены,
защитил диссертацию по Сталинградскому сражению, в
котором принимал участие, награжден многими наградами,
вырастил двух сынов, посадил, наверное, лес деревьев, до
самозабвения любил жену Верочку, настрадался от причуд
младшего сына, а теперь тихо лежит рядом с любимой женой
на Серафимовском кладбище… Я многое забыл, но открытый в
гробу рот отца стоит перед глазами. Такой пустяк — не
удосужиться подвязать умершему кусочек бинта…
Теперь вы вправе судить
меня. Или пожалеть. А еще лучше — помолиться о здравии
р.Б.Александра.
ЕГОРУШКА
По-над горушкой,
По-над горушкой
Избы в маревой
чистоте.
Перелистывает
Егорушка
Сказки, лежа на
животе.
У продмага — бабы на
ящиках.
Никнет скучная
лебеда…
А глаза его, как две
ящерки,
По страницам
туда-сюда.
Золотую макушку
солнышко
Гладит ласково, не
печет:
Кем, мол, будешь-то
ты, Егорушка?
А пока еще —
дурачок…
Светлана Молева |