Уважаемая
редакция!
Токсовская девочка
Шел 1953 год. Поезд медленно набирая скорость, огибал
голубые сопки Дальнего Востока. Холодные волны Тихого
океана, раздолье тюльпанов и наш «дом коммуны», где жили
фронтовики, приехавшие сюда из Германии, остались в
прошлом. Мы ехали в Ленинград 12 суток. В поезде царила
жара. Вагоны были забиты народом, среди которого были и
бывшие заключенные, освободившиеся после смерти Сталина
из лагерей. Видимо, от них я заразилась туберкулезом, к
которому прибавился и менингит.
Детство прошло в Ленинградском педиатрическом
институте, куда меня, умирающую, принес на руках папа.
Сто тридцать раз возили на операционный стол, складывали
комочком и вставляли в позвоночник острую иглу, чтобы
забрать мозговую жидкость и ввести пенициллин — новый
для того времени препарат и единственное спасение. После
этого увозили в палату, где кровать ставили на
специальные калабашки, оставляя лежать вниз головой
несколько часов. Это был особый мир больных, страдающих
детей. В палате нас было много: старшему мальчику — 14
лет, мне, младшей — 5. Жизнь воспринималась как сплошное
страдание, к которому все-таки можно привыкнуть и даже
убедить «новеньких», что все не так уж больно. Дети
страдают по-своему, осмысленно, потому что знают одно —
надо терпеть. Палата была нашей семьей, а врачи и
нянечки — родными.
Однажды перед Новым годом папа устроил на моей
тумбочке небольшую елку, которая зажигала огоньки при
нажатии кнопки звонка. Я уставала ее держать, лежа вниз
головой, хотела привязать ее к пальцу, потому что вся
больница постоянно ходила любоваться этим чудом.
Из Токсово в Ленинград можно было добраться только на
паровике. Как-то зимой случился сильный снежный занос, и
поезд остановился. Папа спешил ко мне в больницу и
поэтому, пройдя по вагонам, организовал мужчин
расчистить путь. Поезда пошли.
Помню чувство огромного ликования: мне подарили
красное платье, блестящие красненькие ботиночки и
повезли домой. Папа с мамой держали меня за руки, и
какое счастье было повиснуть между ними, опустив ноги!
Меня привезли в Токсово, недалеко от станции, в дом
офицерского состава, куда переехала наша семья,
прожившая до этого без меня 3 года в солдатской казарме.
Мы жили на первом этаже двух этажного барака, где
коммунальные квартиры предназначались для офицеров,
служивших в Токсовском военном гарнизоне. Рядом с нашим
домом росла огромная вековая сосна, за ней открывался
простор зеленой лужайки и небольшой лесок. Меня все
спрашивали, к кому я приехала погостить: новое лицо в
гарнизоне — событие.
Соседская девочка — сейчас майор милиции, а ее муж
известный в городе человек, — часто вспоминает те дивные
детские годы: жили радостно, мы никогда не слышали на
нашей маленькой кухне за 20 лет совместной жизни никакой
брани. Все знали, где у кого хранятся ключи от комнаты,
но это был скорее знак того, что никого нет дома,
поскольку двери в квартиру не запирались даже ночью.
Однажды выпивший человек решил у нас дождаться автобуса
и, войдя в прихожую, мирно пристроился на табуретке.
В школу мы ходили пешком в Кавголово за три километра,
а зимой детей возил автобус из нашей части. Мы часто
бегали по территории части. В клубе, где всегда пахло
солдатскими сапогами, мы смотрели кино для солдат.
Наши мальчики никогда не дрались. Играли мы всем домом
в лапту, в вышибалы. Только «в войну» взрослые никогда
не играли с нами. Все они, когда-то воспитанные
православными, крещенными родителями, стали послушными,
хорошими советскими людьми.
Я давно перестала ездить в Токсово: вид современных
ларьков и многоэтажных домов на знакомых дорожках
причиняет боль. Только на кладбище, куда почти полностью
«переселился» наш дом, все осталось по-прежнему, оно
лишь разрослось. Наш деревянный дом сгорел, здание школы
заброшено, название игр забыли, а когда в 80-м году
спилили нашу сосну – мой старший брат заплакал.
Детство можно вспоминать, в него можно впасть и даже
купить себе детские ботиночки, только обуть их
невозможно.
Ребенок болеет, надо же окрестить внучку – говорила
бабушка, но ее голос упал тогда как в пустыне. Скорби не
должны быть напрасными. Мне понадобилось 30 лет, чтобы
осознать это, а недавно я поняла, что камень всех
тяжелых воспоминаний однажды надо закопать, чтобы
перестать жалеть себя и жить дальше, с Богом.
Лидия СОКОЛОВА, СПб
№8(112)’01 |